гии творчества - к психологическому механизму творческой деятельности, к его экспериментальному анализу.
Здесь выявляется и анализируется центральное звено психологического механизма творчества. Она реализует собой уже упомянутый раньше и подробно рассмотренный в первой части книги общий принцип развития. Обнаруживается, что само это звено представлено иерархией структурных уровней его организации. Во множестве разнообразных экспериментов настойчиво выступает один и тот же факт: потребность в развитии возникает на высшем уровне, средства к ее удовлетворению складываются на низших уровнях; включаясь в функционирование высшего уровня, они преобразуют способ этого функционирования. Психологически удовлетворение потребности в новизне, в развитии всегда опирается на особую форму интуиции. В научном и техническом творчестве эффект интуитивного решения к тому же вербализуется, а иногда и формализуется. Вслед за общей характеристикой центрального звена приводятся материалы экспериментального изучения психологических моделей его основных составляющих - интуиции, вербализации и формализации. Затем выявляются и анализируются другие элементы психологического механизма творчества, связанные с общими и специфическими способностями людей, качествами творческой личности, широким комплексом условий эффективности творческого труда. Все эти элементы выявляются и рассматриваются как условия, благоприятствующие эффективному срабатыванию центрального звена психологического механизма творчества.
На этой же основе строится вся представленная в книге система понятий психологии творчества, ее внутренняя логика.

ЧАСТЬ I
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
ГЛАВА 1
ПРИРОДА ТВОРЧЕСТВА
Творчество как механизм развития
При характеристике состояния проблемы природы творчества прежде всего следует подчеркнуть давно зафиксированное в литературе понимание творчества в широком и узком смысле.
Его можно найти в статье «Творчество», вошедшей в Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, написанной Ф. Батюшковым (широкий смысл именуется в ней «прямым», узкий - «общепринятым»): «Творчество - в прямом смысле - есть созидание нового. В таком значении это слово могло быть применено ко всем процессам органической и неорганической жизни, ибо жизнь - ряд непрерывных изменений и все обновляющееся и все зарождающееся в природе есть продукт творческих сил. Но понятие творчества предполагает личное начало и соответствующее ему слово употребляется по преимуществу в применении к деятельности человека. В этом общепринятом смысле творчество - условный термин для обозначения психического акта, выражающегося в воплощении, воспроизведении или комбинации данных нашего сознания, в (относительно) новой форме, в области отвлеченной мысли, художественной и практической деятельности (Т. научное, Т. поэтическое, музыкальное, Т. в изобразительных искусствах, Т. администратора, полководца и т. п.» (Батюшков, 1901).
В раннем периоде исследований широкому смыслу творчества уделялось известное внимание. Однако в более поздний период взгляд на природу творчества резко изменился. Понимание творчества как в нашей, так и в зарубежной литературе свелось исключительно к его узкому смыслу".
Применительно к этому узкому смыслу ведутся и современные исследования критериев творческой деятельности (особенно многочисленные за рубежом (Бернштейн, 1966).
1 Подробнее об этом см.: Пономарев Я. А. Развитие проблем научного творчества в советской психологии. - «Проблемы научного творчества в современной психологии:». М., 1971.
11

Большинство современных зарубежных ученых, занимающихся вопросами научного творчества, единодушно считают, что в области проблемы критериев творчества проделана большая работа, но до сих пор еще не получено желаемых результатов. Например, авторы многих исследований, проведенных в последние десятилетия в США, склонны разделять точку зрения Гизе-лина, согласно которой определение разницы между творческой и нетворческой деятельностью остается совершенно субъективным.
Сложность структуры творчества наталкивает исследователей на мысль о необходимости множественности критериев. Однако эмпирический поиск таких критериев приводит к малоценным результатам. Выдвигаемые критерии типа «популярность», «продуктивность» (Смит, Тейлор, Гизелин), «степень реконструкции понимания универсума» (Гизелин), «широта влияния деятельности ученого на различные области научных знаний» (Лаклен), «степень новизны идей, подхода, решения» (Шпрехер, Стайн), «общественная ценность научной продукции» (Брогден) и многие другие остаются неубедительными2. С. М. Бернштейн (1966) справедливо видит в этом следствие совершенно неудовлетворительного уровня разработок теоретических вопросов исследования творчества.
Необходимо особо подчеркнуть, что вопрос о критериях творчества далеко не праздный. Иногда неправильный подход к его рассмотрению становится серьезным препятствием на пути исследования творчества, смещая его предмет. Например, зачинатели эвристического программирования Ньюэлл, Шоу и Саймон (1965), воспользовавшись неопределенностью критериев, отличающих творческий мыслительный процесс от нетворческого, выдвинули положение о том, что теория творческого мышления есть теория решения познавательных задач современными электронными вычислительными устройствами. Они подчеркивают, что правомерность их претензий на теорию творческого мышления зависит от того, насколько широко или узко интерпретируется термин «творческий». «Если мы намерены рассматривать всю сложную деятельность по решению задач как творческую, то, как мы покажем, удачные программы для механизмов, которые имитируют человека, решающего задачу, уже имеются, и известен ряд их характеристик. Если же мы оставляем термин «творческий» для деятельности, подобной открытию спе-
3 Необходимо заметить, что все те частные критерии, которые касаются характеристики творчества в узком смысле (как одной из форм деятельности человека) и которые в разных ракурсах варьируются сейчас большинством современных исследователей, уже имелись в общих чертах в работах отечественных исследователей раннего периода (новизна, оригинальность, отход от шаблона, ломка традиций, неожиданность, целесообразность, ценность и т. п.). Это указывает на застой мысли в данной области (подробнее см.: Пономарев #. А. Развитие проблем научного творчеств» в советской- психологии).
12

циальной теории относительности или созданию бетховенской Седьмой симфонии, тогда в настоящее время не существует примеров творческих механизмов».
Авторы принимают для практического руководства первую версию - отсюда и появляется их теория творческого мышления.
Конечно, такая позиция вызывает резкие возражения, например в духе высказывания Л. Н. Ланды (1967), показавшего, что современные эвристические программы есть лишь «неполные алгоритмы», и подчеркнувшего, что эвристическое программирование не характеризует творческих процессов. Творчество заключено не в той деятельности, каждое звено которой полностью регламентировано заранее данными правилами, а в той, предварительная регламентация которой содержит в себе известную степень неопределенности, в деятельности, приносящей новую информацию, предполагающей самоорганизацию.
Можно выдвинуть и другие возражения. Например, если мы согласимся с подходом Ньюэлла, Шоу и Саймона, то попадем в весьма своеобразное положение: наши исследования творчества не будут направлены на заранее намеченный объект, а сам этот объект окажется тем, к чему приведет проделанная работа. В некоторых ситуациях такие допущения, вероятно, возможны. Но в данном случае установки эвристического программирования отвергают, игнорируют достаточно резко выступающие во многих эмпирических исследованиях, хотя еще и слабо раскрытые, характеристики творчества. Ведь с полным правом можно принять и другое решение: тот класс задач, решения которых доступны машинному моделированию, не входит в класс творческих, к последнему могут быть отнесены лишь те, решения которых принципиально не поддаются современному машинному моделированию. Более того, невозможность моделирования решений таких задач с помощью современных компьютеров может выступить одним из достаточно отчетливых практических критериев подлинного творчества.
Ньюэлл, Шоу и Саймон, конечно, отчетливо понимают и предвидят возможность такой версии. Но они считают, что ее можно игнорировать. Такая уверенность подкрепляется расчетом на шаткость существующих критериев, отличающих творческий мыслительный процесс от нетворческого3; она подкрепляется убежденностью в невозможности выделения удовлетворительных объективных критериев творчества. Все это - прямое следствие отсутствия должной опоры на обобщенные, регулирующие методологические принципы, определяющие предварительную ориентацию в частном исследовании, и, более того - неве-
3 Ньюэлл, Шоу и Саймон определяют творческую деятельность как вид деительности по решению специальных задач, которые характеризуются новизной, нетраднцнонностью, устойчивостью н трудностью в формулировании проблемы («Психология мышления». Сборник переводов с немецкого и английского. Под ред. А. М. Матюшкина. М., 1965).

В книге рассматриваются предмет и методы психологии творчества, центральное звено психологического механизма творческой деятельности, способности и качества творческой личности.

В ней содержится обширный экспериментальный материал, на основании которого сформулирован ряд психологических закономерностей творческой деятельности и закономерностей формирования благоприятствующих ей условий.

Об авторе: Пономарев Яков Александрович (25.12.1920, Вичуга Ивановской области - 22.02.1997) - ведущий ученый в области психологии творчества и интеллекта, методологии психологии, профессионал высокого класса, доктор психологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института психологии РАН, заслуженный… еще…

С книгой «Психология творчества» также читают:

Предпросмотр книги «Психология творчества»

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ПСИХОЛОГИИ
Я. А. ПОНОМАРЕВ
ПСИХОЛОГИЯ ТВОРЧЕСТВА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА> МОСКВА 1976
В книге рассматриваются предмет и методы психологии творчества, центральное звено психологического механизма творческой деятельности, способности и качества творческой личности. В ней содержится обширный экспериментальный материал, на основании которого сформулирован ряд психологических закономерностей творческой деятельности и закономерностей формирования благоприятствующих ей условий.
Книга адресована психологам, философам и широкому кругу читателей, интересующихся проблемами творчества.
н 10508-069 „. ?6 042 (02)-76
© Издательство «Наука>, 1976 г.
ВВЕДЕНИЕ
ИССЛЕДОВАНИЯ ТВОРЧЕСТВА В УСЛОВИЯХ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Психология творчества - область знания, изучающая созидание человеком нового, оригинального в различных сферах деятельности, прежде всего в науке, технике, искусстве, - подошла в середине XX в. к новому этапу своего развития. Особенно резкие сдвиги произошли в психологии научного творчества: возрос ее авторитет, глубже стало содержание. Она заняла главенствующее место в исследованиях творчества.
Условия для нового этапа развития психологии научного творчества возникли в ситуации научно-технической революции, существенно изменившей тип социальной стимуляции исследований деятельности в науке.
Долгое время общество не имело острой практической потребности в психологии творчества, в том числе и научного. Талантливые ученые появлялись как бы сами собой; они стихийно делали открытия, удовлетворяя темпам развития общества, в частности самой науки. Основным социальным стимулом совершенствования психологии творчества оставалась любознательность, порой принимающая мало чем контролируемую выдумку, игру фантазии за совершенный продукт научного исследования.
Легковесность критериев оценки качества исследований по психологии творчества навязывалась и ее историческими традициями. Большинство пионеров исследования творчества мыслило идеалистически. Они видели в творчестве наиболее полно выраженную свободу проявления человеческого духа, не поддающуюся научному анализу. Идея целенаправленного повышения эффективности созидания новых, оригинальных, общественно значимых ценностей рассматривалась как пустая забава. Существование объективных законов творчества человека фактически отрицалось. Главная задача исследователей творчества сводилась к описанию обстоятельств, сопутствующих творческой деятельности. Коллекционировались легенды, разжигающие любопытство доверчивых читателей. Даже наиболее добросоз
вестные и ценные работы не шли дальше констатации фактов, лежащих на поверхности событий.
Все эти исследования собирались в течение веков под общим флагом «теории творчества». С последних десятилетий XIX в. их стали относить к «психологии творчества». Психологию понимали тогда как науку о душе, об идеальной духовной деятельности.
Ориентировочное представление о характере «теории и психологии творчества» начала XX в. можно составить, например, по материалам оценочных суждений, касающихся этой области знания и приводящихся в самих работах по «теории и психологии творчества», иначе говоря,- по впечатлению наблюдателей, рассматривающих свою науку изнутри ее самой.
Теорию творчества и вкрапленную в нее психологию некоторые авторы того времени не решались отнести к числу научных дисциплин. С их точки зрения - это скорее тенденциозная группировка отрывочных фактов и случайных эмпирических обобщений, выхваченных без всякого метода, без всякой системы и связи из областей физиологии нервной системы, невропатологии, истории литературы и искусства. К этим отрывочным фактам и случайным эмпирическим данным примыкает ряд рискованных сопоставлений и скороспелых обобщений данных эстетики и словесности, а вместе с тем некоторое число более или менее тонких наблюдений, самонаблюдений, подкрепляемых ссылками на автобиографические самопризнания поэтов, художников, мыслителей.
На рубеже XIX и XX столетий вслед за исследованиями художественного и научно-философского творчества появились исследования естественнонаучного творчества, а несколько позднее- и технического. В них более строго очерчивался предмет исследования. Это оказало благотворное влияние на продуктивность изучения творчества. Выявились некоторые общие для всех видов творчества обстоятельства. Внимание стало концентрироваться на более существенных явлениях.
Однако принципы исследования творчества в основном изменились мало. Это происходило не только потому, что предмет исследования был действительно весьма сложен, но главным образом потому, что до середины нашего века исследованиям творчества не придавалось существенного значения.
В середине XX в. любознательность, стимулировавшая развитие знаний о творчестве, утеряла свою монополию. Возникла резко выраженная потребность в рациональном управлении творческой деятельностью - тип социального заказа резко изменился.
Подчеркивая эту резкую смену типа социального заказа, обратим внимание на следующее обстоятельство: новая потребность общества была порождена не внутренним развитием психологии творчества - не эта область знания указала обществу
4
возможность и целесообразность управления творчеством. Сдвиг в социальной стимуляции был вызван научно-технической революцией- качественным скачком в развитии производительных сил, превратившим науку в непосредственную производительную силу, поставившим экономику в существенную зависимость от достижений науки.
В последние годы наша науковедческая литература показала условия, способствующие интенсификации исследования психологии творчества. Сложность проблем, к решению которых подошла наука, все возрастающее оснащение научных исследований новейшими техническими средствами тесно связаны с изменением структуры организации этих исследований, появлением новых организационных единиц - научных коллективов, превращением научной работы в массовую профессию и т. п. Век ремесленничества в науке ушел в прошлое. Наука стала сложно-организованной системой, требующей специального исследования для сознательного управления ходом научного прогресса.
Особое значение приобретают исследования творчества. Жизнь выдвигает перед исследователями в этой области комплекс практических задач. Эти задачи порождаются тем, что темп развития науки нельзя постоянно наращивать лишь путем увеличения числа вовлекаемых в нее людей. Надо постоянно повышать творческий потенциал ученых. Для этого необходимо целенаправленно формировать творческих работников науки, осуществлять рациональный отбор кадров, создавать наиболее благоприятную мотивацию творческой деятельности, отыскивать средства, стимулирующие успешное протекание творческого акта, рационально использовать современные возможности автоматизации умственного труда, приближаться к оптимальной организации творческих коллективов и т. п.
Старый тип знания, стимулировавшийся любознательностью, - в основном созерцательно-объяснительный тип - не мог, конечно, удовлетворить новую потребность общества, справиться с новым социальным заказом - обеспечить рациональное управление творчеством. Должна была произойти смена типа знания, должен был сложиться его новый тип - действенно-преобразующий. Произошла ли такая смена?
Взглянем с этой точки зрения на современную психологию научного творчества в США, где исследования в этой области в настоящее время наиболее интенсивны.
В 1950 г. один из ведущих психологов США-Д. Гилфорд- обратился к своим коллегам по ассоциации с призывом всемерно расширять исследования по психологии творчества. Призыв встретил соответствующий отклик. Появилось множество публикаций под рубрикой психологии творчества. Они охватили, казалось бы, всю традиционную проблематику данной области знания: вопросы критериев творческой деятельности и ее отличия от нетворческой, природы творчества, закономерностей
5
творческого процесса, специфических особенностей творческой личности, развития творческих способностей, организации и стимуляции творческой деятельности, формирования творческих коллективов и т. п. Однако, как стало ясно, научная ценность этого потока публикаций невелика. И прежде всего потому, что форсирование подобного рода исследований учеными США происходило, несмотря на явную неподготовленность теории.
Современная психология научного творчества в США узко утилитарна. Ценой дорогостоящих, малопродуктивных усилий она пытается получать прямые ответы на выдвигаемые жизнью практические задачи. Иногда психологам США, опирающимся на «здравый смысл», огромный эмпирический материал и его обработку средствами современной математики, удается предложить решения тех или иных практических задач. Однако такие успехи паллиативны. Важно отметить, что в подавляющем большинстве такие задачи не являются собственно психологическими. Скорее это задачи «здравого смысла». Их решения имеют узко прикладной характер, приурочены к сугубо частным ситуациям. Механизмы изучаемых явлений не вскрываются, а потому не выявляются их инварианты. Некоторые видоизменения конкретных условий делают ранее полученные решения уже непригодными и требуют новых эмпирических изысканий.
Чрезмерное увлечение поверхностным анализом таит в себе очевидную опасность, особенно тогда, когда оно связано с обращением к социальным объектам, внешний облик которых легко доступен непосредственному наблюдению, в то время как их внутренняя структура многообразна и чрезвычайно сложна. Поверхностные работы на первых порах нередко достигают известного успеха, удачно используя что-то из ранее накопленных ценных знаний. Это создает известный авторитет наметившемуся направлению. Оно становится признанным, популярным. Затем следует холостой ход, уже мешающий развитию полноценных исследований, вуалирующий их подлинную проблематику и подлинные трудности, создающий видимость удовлетворения практических запросов.
Анализ психологии научного творчества в США показывает, что научно-техническая революция застала исследования творчества врасплох. Не было накопленных знаний, которые можно было бы назвать фундаментальными. Идеи, содержащиеся в этих исследованиях, в общих чертах уже выдвигались до 40-х годов нашего века.
Думать, что уже известные к этому времени идеи, принципы соответствуют новому социальному стимулу, нет оснований- мы не имеем достаточно убедительных фактов рационального управления научным творчеством.
Поэтому в качестве важнейшей характеристики современной ситуации в области исследования проблем творчества надо назвать противоречие, состоящее в несоответствии достигнутого
6
уровня знаний и социальной потребности в нем, т. е. в несоответствии типа социального заказа типу достигнутого знания - в отставании типа знания от типа заказа.
Огромное значение для поиска путей к преодолению этого противоречия имеет анализ тенденций исторического развития психологии творчества. Общее представление о генезисе идей современной психологии творчества можно успешно построить на материале отечественной науки. Автор «Истории советской психологии» А. В. Петровский (1967), характеризуя русскую психологию начала XX в., подчеркивает, что она «представляла собой один из отрядов европейской психологической науки. Исследования отечественных ученых, посвященные отдельным психологическим проблемам, невозможно рассматривать изолированно от соответствующих трудов их зарубежных коллег, идеи которых они развивали или опровергали, влияния которых они испытывали или на которых воздействовали сами». Все сказанное здесь в полной мере относится и к психологии творчества. Поэтому рассмотрение ее проблем в русской науке раскрывает перед нами не только собственные позиции отечественных авторов, но и дает возможность получить представление о состоянии психологии творчества того времени за рубежом. В целом то же самое можно отнести и к советской психологической науке. Вместе с тем после победы Великой Октябрьской социалистической революции в развитии психологической мысли в СССР произошли глубокие коренные сдвиги: началось постепенное переосмысление психологических исследований на основе диалектико-материалистической методологии, что придало исключительно ценное существенное своеобразие нашим исследованиям, освободило многих ученых от идеалистических блужданий.
Генезис идей психологии творчества, особенности общего подхода к исследованию, динамика преобразований этого подхода и тенденция ее стратегического направления были прослежены автором в работе «Развитие проблем научного творчества в советской психологии» (1971), включающей в себя и дооктябрьский период. Там рассмотрены работы пионеров зарождавшегося в России изучения психологии творчества - последователей философско-лингвистической концепции А. А. Потебни - Д. Н. Овсянико-Куликовского (1902 и др.) и его ученика Б. А. Лезина (составителя и редактора сборников «Вопросы теории и психологии творчества», главной трибуны потебни-стов), работы П. К. Энгельмейера, М. А. Блоха, И. И. Лапшина, С. О. Грузенберга, В. М. Бехтерева, В. В. Савича, Ф. Ю. Левин-сона-Лессинга, В. Л. Омельянского, И. Н. Дьякова, Н. В. Петровского и П. А. Рудика, А. П. Нечаева, П. М. Якобсона,
B. П. Полонского, С. Л. Рубинштейна, Б. М. Теплова, А. Н. Леонтьева, И. С. Сумбаева, Б. М. Кедрова, Я. А. Пономарева,
C. М. Василейского, Г. С. Альтшуллера, В. Н. Пушкина,
7
М. С. Бернштейна, О. К. Тихомирова, М. Г. Ярошевского, В. П. Зинченко и др.
Результаты ранее проведенного нами анализа развития проблем научного творчества в советской психологии используются нами во многих разделах этой книги. Здесь же мы укажем лишь на основную тенденцию изменений в общем подходе к исследованиям творчества.
Тенденция эта выражается в постепенном движении от не-расчлененного, синкретического описания явлений творчества, от попыток непосредственно охватить эти явления во всей их конкретной целостности к выработке представления об исследовании творчества как о комплексной проблеме - в движении по линии дифференциации аспектов, выявления ряда различных по своей природе закономерностей, детерминирующих творчество.
Отметим также, что в наши дни такая дифференциация еще далека от завершения.
Наши отечественные ученые внесли весьма важный вклад в исследование психологии творчества. Большой и разносторонний интерес к этой области знания характерен для первых дней после Октября. Он сохранился до середины 30-х годов, однако затем пошел на спад и почти исчез. В настоящее время кривая этого интереса вновь резко поднялась.
Несмотря на некоторую паузу в изучении психологии творчества, мы обладаем существенными преимуществами перед буржуазными учеными: наши психологические исследования, опирающиеся на самую прогрессивную в мире марксистско-ленинскую методологию, существенно приблизили нас к тому, чтобы психология творчества превратилась в действенно-преобразующее знание. В отличие от «психолого-социологических» исследований повышения эффективности творческого труда в науке, ведущихся на уровне «здравого смысла», главное внимание мы уделяем анализу теоретического фундамента психологии творчества, выявлению и преодолению трудностей теоретического плана.
Изложение любой области знания принято начинать с характеристики ее предмета. Но мы не имеем такой возможности.
На уровне формальной схемы, в самых общих чертах предмет психологии творчества допустимо рассматривать как зону пересечения двух окружностей, одна из которых символизирует знания о творчестве, другая - психологию. Однако область реальности, которую должна отображать данная схема, до сих пор не имеет отчетливо очерченных, общепризнанных границ, что прежде всего связано с уровнем понимания природы творчества, с одной стороны, и природы психического - с другой.
8
Отставание уровня понимания природы творчества от требований современных задач исследования творческой деятельности со всей отчетливостью обнаруживается уже в самых элементарных, как может показаться на первый взгляд, положениях, например в вопросе о критериях творчества, критериях творческой деятельности. Несмотря на то что вопрос этот приобрел в последние годы огромную практическую значимость, отсутствие достаточно строгих критериев для определения разницы между творческой и нетворческой деятельностью человека является сейчас общепризнанным. Вместе с тем очевидно, что без таких критериев нельзя выявить с достаточной определенностью и сам предмет исследования. Очевидно также, что понятия о критериях творчества и его природе, сущности теснейшим образом взаимосвязаны- это две стороны одной и той же проблемы.
Недостаточная разработанность вопроса о природе психического следует уже из того, что в нашей психологии до сих пор отсутствует общепринятый подход к пониманию этой природы. Психическое понимают обычно как нечто конкретное. Продолжается борьба двух взаимоисключающих позиций, касающихся наиболее общей, основополагающей его характеристики. Одна из этих позиций считает психическое идеальным (нематериальным), другая - утверждает его материальность.
Все перечисленное с достаточной убедительностью говорит о том, что современное состояние знаний по психологии творчества категорически требует предварения дальнейших ее исследований специальным рассмотрением основных образующих этой науки. Вопрос о предмете психологии творчества превращается в проблему, требующую методологического решения. Этой проблеме посвящена первая часть книги. Творчество в широком смысле рассматривается здесь как механизм развития, как взаимодействие, ведущее к развитию; творчество человека - как одна из конкретных форм проявления этого механизма. В основу подхода к изучению данной конкретной формы положен принцип трансформации этапов развития явления в структурные уровни его организации и функциональные ступени дальнейших развивающих взаимодействий. С позиции этого принципа разрабатывается стратегия комплексного - аналитико-синтетического-исследования творческой деятельности. Критериями выделения аналитических комплексов оказываются структурные уровни организации данной конкретной формы творчества. Анализ места психологии в системе комплексного подхода приводит к представлению о психическом как об одном из структурных уровней организации жизни. При таком понимании предметом психологии творчества становится психический структурный уровень организации творческой деятельности.
Во второй части книги, опираясь на полученное решение, мы обращаемся к внутренним проблемам собственно психоло9
гии творчества - к психологическому механизму творческой деятельности, к его экспериментальному анализу.
Здесь выявляется и анализируется центральное звено психологического механизма творчества. Она реализует собой уже упомянутый раньше и подробно рассмотренный в первой части книги общий принцип развития. Обнаруживается, что само это звено представлено иерархией структурных уровней его организации. Во множестве разнообразных экспериментов настойчиво выступает один и тот же факт: потребность в развитии возникает на высшем уровне, средства к ее удовлетворению складываются на низших уровнях; включаясь в функционирование высшего уровня, они преобразуют способ этого функционирования. Психологически удовлетворение потребности в новизне, в развитии всегда опирается на особую форму интуиции. В научном и техническом творчестве эффект интуитивного решения к тому же вербализуется, а иногда и формализуется. Вслед за общей характеристикой центрального звена приводятся материалы экспериментального изучения психологических моделей его основных составляющих - интуиции, вербализации и формализации. Затем выявляются и анализируются другие элементы психологического механизма творчества, связанные с общими и специфическими способностями людей, качествами творческой личности, широким комплексом условий эффективности творческого труда. Все эти элементы выявляются и рассматриваются как условия, благоприятствующие эффективному срабатыванию центрального звена психологического механизма творчества.
На этой же основе строится вся представленная в книге система понятий психологии творчества, ее внутренняя логика.
ЧАСТЬ I
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
ГЛАВА 1
ПРИРОДА ТВОРЧЕСТВА
Творчество как механизм развития
При характеристике состояния проблемы природы творчества прежде всего следует подчеркнуть давно зафиксированное в литературе понимание творчества в широком и узком смысле.
Его можно найти в статье «Творчество», вошедшей в Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, написанной Ф. Батюшковым (широкий смысл именуется в ней «прямым», узкий - «общепринятым»): «Творчество - в прямом смысле - есть созидание нового. В таком значении это слово могло быть применено ко всем процессам органической и неорганической жизни, ибо жизнь - ряд непрерывных изменений и все обновляющееся и все зарождающееся в природе есть продукт творческих сил. Но понятие творчества предполагает личное начало и соответствующее ему слово употребляется по преимуществу в применении к деятельности человека. В этом общепринятом смысле творчество - условный термин для обозначения психического акта, выражающегося в воплощении, воспроизведении или комбинации данных нашего сознания, в (относительно) новой форме, в области отвлеченной мысли, художественной и практической деятельности (Т. научное, Т. поэтическое, музыкальное, Т. в изобразительных искусствах, Т. администратора, полководца и т. п.» (Батюшков, 1901).
В раннем периоде исследований широкому смыслу творчества уделялось известное внимание. Однако в более поздний период взгляд на природу творчества резко изменился. Понимание творчества как в нашей, так и в зарубежной литературе свелось исключительно к его узкому смыслу".
Применительно к этому узкому смыслу ведутся и современные исследования критериев творческой деятельности (особенно многочисленные за рубежом (Бернштейн, 1966).
1 Подробнее об этом см.: Пономарев Я. А. Развитие проблем научного творчества в советской психологии. - «Проблемы научного творчества в современной психологии:». М., 1971.
11
Большинство современных зарубежных ученых, занимающихся вопросами научного творчества, единодушно считают, что в области проблемы критериев творчества проделана большая работа, но до сих пор еще не получено желаемых результатов. Например, авторы многих исследований, проведенных в последние десятилетия в США, склонны разделять точку зрения Гизе-лина, согласно которой определение разницы между творческой и нетворческой деятельностью остается совершенно субъективным.
Сложность структуры творчества наталкивает исследователей на мысль о необходимости множественности критериев. Однако эмпирический поиск таких критериев приводит к малоценным результатам. Выдвигаемые критерии типа «популярность», «продуктивность» (Смит, Тейлор, Гизелин), «степень реконструкции понимания универсума» (Гизелин), «широта влияния деятельности ученого на различные области научных знаний» (Лаклен), «степень новизны идей, подхода, решения» (Шпрехер, Стайн), «общественная ценность научной продукции» (Брогден) и многие другие остаются неубедительными2. С. М. Бернштейн (1966) справедливо видит в этом следствие совершенно неудовлетворительного уровня разработок теоретических вопросов исследования творчества.
Необходимо особо подчеркнуть, что вопрос о критериях творчества далеко не праздный. Иногда неправильный подход к его рассмотрению становится серьезным препятствием на пути исследования творчества, смещая его предмет. Например, зачинатели эвристического программирования Ньюэлл, Шоу и Саймон (1965), воспользовавшись неопределенностью критериев, отличающих творческий мыслительный процесс от нетворческого, выдвинули положение о том, что теория творческого мышления есть теория решения познавательных задач современными электронными вычислительными устройствами. Они подчеркивают, что правомерность их претензий на теорию творческого мышления зависит от того, насколько широко или узко интерпретируется термин «творческий». «Если мы намерены рассматривать всю сложную деятельность по решению задач как творческую, то, как мы покажем, удачные программы для механизмов, которые имитируют человека, решающего задачу, уже имеются, и известен ряд их характеристик. Если же мы оставляем термин «творческий» для деятельности, подобной открытию спе3 Необходимо заметить, что все те частные критерии, которые касаются характеристики творчества в узком смысле (как одной из форм деятельности человека) и которые в разных ракурсах варьируются сейчас большинством современных исследователей, уже имелись в общих чертах в работах отечественных исследователей раннего периода (новизна, оригинальность, отход от шаблона, ломка традиций, неожиданность, целесообразность, ценность и т. п.). Это указывает на застой мысли в данной области (подробнее см.: Пономарев #. А. Развитие проблем научного творчеств» в советской- психологии).
12
циальной теории относительности или созданию бетховенской Седьмой симфонии, тогда в настоящее время не существует примеров творческих механизмов».
Авторы принимают для практического руководства первую версию - отсюда и появляется их теория творческого мышления.
Конечно, такая позиция вызывает резкие возражения, например в духе высказывания Л. Н. Ланды (1967), показавшего, что современные эвристические программы есть лишь «неполные алгоритмы», и подчеркнувшего, что эвристическое программирование не характеризует творческих процессов. Творчество заключено не в той деятельности, каждое звено которой полностью регламентировано заранее данными правилами, а в той, предварительная регламентация которой содержит в себе известную степень неопределенности, в деятельности, приносящей новую информацию, предполагающей самоорганизацию.
Можно выдвинуть и другие возражения. Например, если мы согласимся с подходом Ньюэлла, Шоу и Саймона, то попадем в весьма своеобразное положение: наши исследования творчества не будут направлены на заранее намеченный объект, а сам этот объект окажется тем, к чему приведет проделанная работа. В некоторых ситуациях такие допущения, вероятно, возможны. Но в данном случае установки эвристического программирования отвергают, игнорируют достаточно резко выступающие во многих эмпирических исследованиях, хотя еще и слабо раскрытые, характеристики творчества. Ведь с полным правом можно принять и другое решение: тот класс задач, решения которых доступны машинному моделированию, не входит в класс творческих, к последнему могут быть отнесены лишь те, решения которых принципиально не поддаются современному машинному моделированию. Более того, невозможность моделирования решений таких задач с помощью современных компьютеров может выступить одним из достаточно отчетливых практических критериев подлинного творчества.
Ньюэлл, Шоу и Саймон, конечно, отчетливо понимают и предвидят возможность такой версии. Но они считают, что ее можно игнорировать. Такая уверенность подкрепляется расчетом на шаткость существующих критериев, отличающих творческий мыслительный процесс от нетворческого3; она подкрепляется убежденностью в невозможности выделения удовлетворительных объективных критериев творчества. Все это - прямое следствие отсутствия должной опоры на обобщенные, регулирующие методологические принципы, определяющие предварительную ориентацию в частном исследовании, и, более того - неве3 Ньюэлл, Шоу и Саймон определяют творческую деятельность как вид деительности по решению специальных задач, которые характеризуются новизной, нетраднцнонностью, устойчивостью н трудностью в формулировании проблемы («Психология мышления». Сборник переводов с немецкого и английского. Под ред. А. М. Матюшкина. М., 1965).
13
рия в возможность продуктивной разработки подобных регулирующих принципов.
Видимо, по этой же причине малоуспешны многочисленные попытки современных зарубежных ученых определить сущность творчества.
Попытки эти отчетливо представлены, например, в книге А. Матейко (1970), автор которой широко опирается на мнения большого числа зарубежных исследователей (особенно американских) и приводит наиболее типичные определения. Все они сугубо эмпиричны, малосодержательны. Творчество традиционно связывается с новизной, причем понятие новизны не раскрывается. Оно характеризуется как антипод шаблонной, стереотипной деятельности и т. п.
«Сущность творческого процесса, - пишет Матейко, - заключается в реорганизации имеющегося опыта и формировании на его основе новых комбинаций». Рассмотрим для примера это определение.
Легко заметить, что реорганизация опыта в данном случае понимается не как процесс, а как продукт. Суть же творческого процесса состоит в том, что к такой реорганизации приводит. Однако основной недостаток данного определения не в том, что оно подменяет процесс продуктом или упускает из виду какие-то детали, а в том, что оно по самому своему характеру сугубо эмпирично - нефундаментально. Сколько бы мы ни старались придать ему сносную форму всякого рода совершенствованиями на том уровне знания, на котором оно построено, у нас все равно ничего не получится.
В этом смысле также неприемлемо значительно более продуманное определение, идущее от С. Л. Рубинштейна4 и наиболее распространенное в нашей отечественной литературе: «Творчество- деятельность человека, созидающая новые материальные и духовные ценности, обладающие общественной значимостью» б.
При определенном выборе творческих событий такой критерий явно непригоден. Ведь говорят же о решении проблем животными, о творчестве детей; творчество, несомненно, проявляется при самостоятельном решении всякого рода «головоломок» человеком любого уровня развития. Но все эти акты непосредственно общественной значимости не имеют. В истории науки и техники запечатлено множество фактов, когда блестящие достижения творческой мысли людей долгое время не обретали общественной значимости. Нельзя же думать, что в период
* По Рубинштейну, творчество - деятельность «созидающая нечто новое, оригинальное, что притом входит не только в историю развития самого творца, но н в историю развития наукн, искусства н т. д.> (Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1940, с. 482).
* БСЭ, изд. 2-е, т, 42, с. 54.
М
замалчивания деятельность их создателей не бща творческой, а становилась таковой только с момента признания.
Вместе с тем критерий общественной значимости^ряде случаев действительно имеет решающее значение в творческих актах. Его нельзя просто отбрасывать. Например, в непризнанных изобретениях, открытиях, с одной стороны, акт творчества налицо, а с другой - его нет. Следовательно, кроме психологических причин в социальных взаимоотношениях есть еще какие-то дополнительные причины, определяющие возможность творческого акта в данной сфере.
Необходимо, видимо, полагать, что существуют разные сферы творчества. Творчество в одной сфере иногда представляет собой лишь возможность творчества в другой сфере.
Эта же мысль, но в связи с утверждением комплексного подхода к исследованиям творчества, в частности научного открытия, высказана Б. М. Кедровым (1969), согласно взглядам которого перед теорией научного открытия стоит комплекс проблем. Их решения следует искать методами и средствами соответствующего комплекса наук. Во-первых, необходим исторический и социально-экономический анализ практики, «социального заказа» открытия. Во-вторых, необходим историко-ло-гический анализ, выявляющий специфические запросы науки, стимулирующие то или иное открытие. Все это соответствует филогенетическому разрезу развития науки. Необходим и онтогенетический разрез, раскрывающий сферу научной деятельности и научного творчества автора открытия. Здесь на передний план, по мнению Б. М. Кедрова, выступает психологический анализ. Выделение и разработка описанного комплекса проблем создают необходимую почву для плодотворного изучения внутреннего механизма взаимоотношения фило- и онтогенеза науки.
Поэтому необходимо поставить под сомнение правомерность прямого поиска универсального критерия творчества в области науки: прежде должен быть разработан комплекс критериев, соответствующих разным сферам творчества (социальной, психической и т. п.). Успех разработки каждого из таких специальных критериев находится в прямой зависимости от степени уяснения вопроса о сущности творчества, взятого в наиболее общем виде - в виде обобщения всех его проявлений на уровнях разных сфер. Сведение творчества к одной из форм психической деятельности человека препятствует глубине такого обобщения. Оно вырывает творчество из общего процесса развития мира, делает истоки и предпосылки творчества человека непонятными, закрывает возможность анализа генезиса акта творчества, а тем самым препятствует выделению его основных характеристик, вскрытию разнообразных форм, вычленению общих и специфических механизмов.
Вместе с тем творчество - чрезвычайно многообразное понятие. Даже его житейский смысл, его житейское употребление
15
не ограничивается тем специфическим значением, в котором оно отображает отдельные события из жизни человека. В поэтической речи ррирода часто именуется неутомимым творцом. Является ли это отголоском антропоморфизма, только метафорой, поэтической аналогией? Или возникающее в природе и сотворенное человеком действительно имеет нечто существенно общее?
Видимо, понимание творчества в широком смысле, характерное для раннего периода исследования, не лишено содержания. Если оставить в стороне махистские формулировки некоторых идей, характерные для ранних работ потебнистов, то мы увидим, что их понимание природы творчества связано с привлечением широких представлений о законах, управляющих Вселенной, идеи об общей эволюции природы и т. п. Такие идеи отчетливо высказаны Б. А. Лезиным (1907). П. К. Энгельмейер (1910) видит в творчестве человека одну из фаз развития жизни. Эта фаза продолжает собой творчество природы: как то, так и другое составляет один ряд, не прерывающийся нигде и никогда: «Творчество есть жизнь, а жизнь есть творчество». Если Энгельмейер ограничивает сферу творчества живой природой, то его последователь М. А. Блох распространяет эту сферу и на неживую природу. Он ставит творчество в основу эволюции мира, которая, по его мнению, начинается с химических элементов и заканчивается в душе гения.
Не допускаем ли мы ошибки, отказываясь от понимания творчества в широком смысле? Донаучное, фантастическое мировоззрение людей резко разделяло причины возникающего в природе и искусственно создаваемого людьми. Научное мировоззрение, обусловленное материалистическим пониманием мира, указало подлинные причины того и другого. Эти причины в общей форме тождественны. И там и здесь результаты творчества есть следствия взаимодействия материальных реальностей. Имеем ли мы поэтому право сводить творчество лишь к деятельности человека? Выражение «творчество природы» не лишено смысла. Творчество природы и творчество человека лишь разные сферы творчества, несомненно имеющие общие генетические корни.
Видимо, поэтому в основу исходного определения творчества целесообразнее класть его самое широкое понимание.
В таком случае следует признать, что творчество свойственно и неживой природе и живой - до возникновения человека, и человеку, и обществу. Творчество - необходимое условие развития материи, образования ее новых форм, вместе с возникновением кот"орых меняются и сами формы творчества. Творчество человека лишь одна из таких форм.
Таким образом, даже краткое рассмотрение современного состояния проблемы природььлгечрчества, критериев творческой деятельности настойчиво толкает к мысли о том, что для ус16
пешного продвижения этой проблемы необходимы решительный прорыв от особенного ко всеобщему и регулирование процесса дальнейшего выявления особенного с позиции всеобщего.
Здесь мы обратим внимание лишь на один из возможных подходов к такому прорыву -на сформулированную нами в ряде работ (Пономарев, 1969, 1970) гипотезу, согласно которой творчество в самом широком смысле выступает как механизм развития, как взаимодействие, ведущее к развитию.
Мысль о творческой функции взаимодействия была отчетливо выражена Ф. Энгельсом в «Диалектике природы»: «Взаимодействие- вот первое, что выступает перед нами, когда мы рассматриваем движущуюся материю в целом с точки зрения теперешнего естествознания»6.
Во взаимодействии Энгельс видел основу всеобщей связи и взаимообусловленности явлений, конечную причину движения и развития: «Вся доступная нам природа образует некую систему, некую совокупную связь тел, причем мы понимаем здесь под словом тело все материальные реальности, начиная от звезды и кончая атомом и даже частицей эфира, поскольку признается реальность последнего. В том обстоятельстве, что эти тела находятся во взаимной связи, уже заключено то, что они воздействуют друг на друга, и это их взаимное воздействие друг на друга и есть именно движение»7.
Далее Ф. Энгельс пишет: «Мы наблюдаем ряд форм движения: механическое движение, теплоту, свет, электричество, магнетизм, химическое соединение и разложение, переходы агрегатных состояний, органическую жизнь, которые все - если исключить пока органическую жизнь - переходят друг в друга... являются здесь причиной, там действием, причем общая сумма движения, при всех изменениях формы, остается одной и той же (спинозовское: субстанция есть causa sui {причина самой себя. Ред.) -прекрасно выражает взаимодействие). Механическое движение превращается в теплоту, электричество, магнетизм, свет и т. д., и vice versa (наоборот. Ред.). Так естествознанием подтверждается то, что говорил Гегель... - что взаимодействие является истинной causa finais (конечной причиной. Ред.) вещей. Мы не можем пойти дальше познания этого взаимодействия именно потому, что позади нечего больше познавать. Раз мы познали формы движения материи (для чего, правда, нам не хватает еще очень многого ввиду кратковременности существования естествознания), то мы познали самое материю, и этим исчерпывается познание»8.
Такая гипотеза предполагает отказ от сведения понятия «творчество» к его узкому смыслу-к деятельности человека,
8 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 546.
7 Там же, с. 392.
8 Там же, с. 546.
17
Точнее - к одной из форм такой деятельности, и возвращение К широкому смыслу этого понятия.
Широкое понимание творчества, рассмотрение его в общем плане как механизма развития, как взаимодействия, ведущего к развитию, весьма перспективно. Такое рассмотрение включает вопрос о природе творчества в уже довольно исследованную область знаний и тем самым облегчает последующую ориентировку в его частных формах. Анализ творчества включается в анализ явлений развития. Творчество как механизм развития выступает в качестве атрибута материи, ее неотъемлемого свойства. Диалектика творчества включается в достаточно хорошо исследованную марксистской философией диалектику развития9. Всеобщий критерий творчества выступает как критерий развития. Творчество человека выступает, таким образом, как одна из конкретных форм проявления механизма развития.
Развитие и взаимодействие
Таким образом, творчество - в самом широком смысле - есть взаимодействие, ведущее к развитию. Изучая любую частную форму творчества, мы сталкиваемся и с его общими законами. Однако общая природа творчества до сих пор проанализирована явно недостаточно, хотя потребность в таком анализе обнаруживается все с большей остротой, особенно при современных попытках координации различных аспектов исследования творческой деятельности человека. Попытки осуществить такую координацию, руководствуясь лишь «здравым смыслом», не достигают цели - об этом свидетельствует практика. Необходима разработка исходных принципов исследования творчества.
В этом направлении известный интерес приобретает представленная нами в ряде работ (Пономарев, 1959, 1960, 1967, 1967а) схема взаимоотношения взаимодействия и развития. Эта схема вырабатывалась, повторно использовалась, уточнялась и обогащалась в ходе реализации принципов диалектического материализма в экспериментальных исследованиях психологии
Мы не рассматриваем в данной работе собственно проблему развития в ее общем виде. Отметим лишь, что для раскрытия содержания выдвинутой нами гипотезы наряду с философским анализом развития представляют огромный интерес все области знания, в которых используется генетический подход. Это и некоторые аспекты исследования микромира в физике, и изучение эволюции вещества в химии, и космогония, и геология, и исследование проблем происхождения жизни, биологической эволюции, антропогенеза, истории развития общества и т. п. Есть множество оснований предполагать, что наиболее богатый материал в этом плане содержится сегодня в историческом материализме.
Наш материал, конкретизирующий выдвинутую гипотезу, мы изложим в последующих разделах при анализе психологического механизма творчества.
18
творческого мышления и интеллектуального развития. Рассмотрим ее основные элементы и принципы.
Основные элементы данной схемы: система и компонент, процесс и продукт.
Система и компонент. Рассматривая категории целого и части, простого и составного, Ф. Энгельс подчеркивал их ограниченность, указывая непосредственно, что такие категории становятся недостаточными в органической природе. «Ни механическое соединение костей, крови, хрящей, мускулов, тканей и т. д., ни химическое соединение элементов не составляют еще животного... Организм не является ни простым, ни составным, как бы он и ни был сложен». У животного организма не может быть частей - «части лишь у трупа»10.
Видимо, выделение части в том смысле слова, который вкладывается в данную категорию, связано с разрушением целого, т. е. с разрушением той единой взаимодействующей системы компонентов, для анализа которой недостаточны ни категории целого и части, ни простого и составного. Во взаимодействующей системе можно рассматривать, следовательно, не ту или другую ее часть, а ту или другую сторону, тот или другой компонент. Причем дело, конечно, заключается не в словах, не в названиях, а в том смысле, который в эти понятия вкладывается. Чтобы не нарушать целостности системы, необходимо рассматривать каждую сторону, каждый компонент в тех отношениях, которыми они оказываются связанными с другими сторонами, другими компонентами системы.
Отсюда становится ясным, что недостаточно исследовать какой-либо изолированно взятый объект. Подлинным предметом научного анализа может быть только взаимодействующая система. Если мы не выполним этого требования, то, произвольно вырвав компонент из соответствующей ему системы взаимодействия и превратив его тем самым в изолированную «часть», мы затем так или иначе включим эту часть в какую-либо другую систему отношений и тем самым будем навязывать этому компоненту несвойственные ему в действительности качества. «Взаимодействие, - писал Ф. Энгельс, - исключает всякое абсолютно первичное и абсолютно вторичное; но вместе с тем оно есть такой двусторонний процесс, который по своей природе может рассматриваться с двух различных точек зрения; чтобы его понять как целое, его даже необходимо исследовать в отдельности сперва с одной, затем с другой точки зрения, прежде чем можно будет подытожить совокупный результат. Если же мы односторонне придерживаемся одной точки зрения как абсолютной в противоположность другой или если мы произвольно перескакиваем с одной точки зрения на другую в зависимости от того, чего в данный момент требуют наши рассуждения, то
10 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т, 20, с, 528, 529,
1%
мы остаемся в плену односторонности метафизического мышления; от нас ускользает связь целого, и мы запутываемся в одном противоречии за другим»11.
Процесс и продукт. Давая наиболее общую характеристику труда, К- Маркс пишет: «Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, .регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. ...В процессе труда деятельность человека при помощи средства труда вызывает заранее намеченное изменение предмета труда. Процесс угасает в продукте. Продукт процесса труда есть потребительная стоимость, вещество природы, приспособленное к человеческим потребностям посредством изменения формы. Труд соединился с предметом труда. Труд овеществлен в предмете, а предмет обработан. ...Одна и та же потребительная стоимость, являясь продуктом одного труда, служит средством производства для другого труда. Поэтому продукты представляют собой не только результат, но в то же время и условие процесса труда» 12.
Анализируя любую взаимодействующую систему в функциональном отношении и отвлекаясь от ее конкретных особенностей, мы выделяем, таким образом, еще две наиболее общие категории нашей схемы - продукт и процесс. В первой отражена статическая, симультанная, пространственная сторона системы. Вторая раскрывает ее другую сторону; процесс - это динамическая сукцессивная, временная характеристика взаимодействия.
В данной схеме реализуются следующие принципы.
Понятие системы и ее компонентов относительно. Их выделение всегда абстрактно, так как любая реальность представляет собой систему лишь по отношению к составляющим ее компонентам. Вместе с тем любая реальность, рассматриваемая как система, всегда входит в состав другой, более сложно организованной системы, по отношению к которой она сама является компонентом (рис. ,а).
Таким образом, в каждом конкретном случае можно говорить лишь о системе, выделенной для анализа, учитывая при этом, что сама она - компонент (полюс) более сложно организованной системы. Равным образом применим и обратный ход рассмотрения - разложения исходной системы на образующие полюсы, которые сами составляют сложно организованные системы (рис. 1,6).
Это и есть статическая структура взаимодействующих систем.
11 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 483-484.
12 Маркс К. н Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 188, 191-192.
20
Примерно такую же структуру имеют и организующие системы взаимодействия (связи), т. е. примерно такова же динамическая структура взаимодействующих систем. Здесь можно выделить межкомпонентное и внутрикомпонентное взаимодействие (рис. 2).
Межкомпонентная (внешняя относительно данных полюсов) связь предполагает переорганизацию (изменение формы) структур компонентов посредством особых внутренних (относительно
Рис. 1

данных компонентов) связей. Эти второго рода взаимодействия качественно отличны по своей форме от первых, что и дает право на их особое выделение.
Понятия внешних и внутренних взаимодействий относительны, они определяются выбором исходной системы. Внутренние связи становятся внешними, когда мы, отвлекаясь от той системы, в которую включается компонент, рассматриваем его как самостоятельную систему. Отсюда следует, что определение

Рис.2
понятий «внешний» и «внутренний» приемлемо лишь в рамках выделенной для анализа системы, без выхода за ее пределы.
Функционирование взаимодействующей системы осуществляется путем переходов процесса в продукт и обратно - продукта в процесс (дробность таких переходов неисчерпаема).То, что на стороне процесса выступает в динамике и может быть зарегистрировано во времени, то на стороне продукта обнаруживается в виде покоящегося свойства. Продукты взаимодей21
ствия, возникая как следствие процесса, превращаются в условия нового процесса, оказывая, таким образом, обратное влияние на дальнейший ход взаимодействия и становясь вместе с тем в ряде случаев этапами развития 13.
В зависимости от свойств, присущих компонентам (сложившимся как продукты соответствующих процессов), и условий их проявления в ходе данного взаимодействия складывается способ взаимодействия (который в свою очередь служит основанием для отнесения данной системы к той или другой форме).
Отмечая, что способ связи определяется свойствами компонентов, необходимо вместе с тем указать и на обратную зависимость этих свойств от способа. Раньше мы говорили, что каждый из компонентов, являясь стороной анализируемой системы, сам по себе представляет некоторую взаимодействующую систему, обладающую собственной внутренней структурой. Эта последняя и определяет те свойства, которые обнаруживает компонент, вступая во взаимодействие со смежным компонентом. Однако учитывая, что внутренняя структура компонента сама формируется в ходе внешнего, межкомпонентного взаимодействия, следует считать, что способ связи оказывает обратное влияние на формирование определяющих его свойств. Причина и следствие здесь диалектически меняются местами.
Рассмотрим это положение несколько подробнее. Известно, что условием всякого процесса взаимодействия является некоторая неуравновешенность в сложившейся к определенному моменту системе компонентов. Эта неуравновешенность может быть вызвана не только внешними по отношению к данной системе влияниями, а также влияниями, внешними по отношению к какому-либо отдельно взятому компоненту, но и теми явлениями, которые происходят внутри самого компонента (в конечном случае - «раздвоение единого», например в неживой приРеально взаимодействие и развитие составляют неразрывное единство: развитие во всех случаях опосредствуется взаимодействием, поскольку продукт развития всегда является продуктом взаимодействия; однако и
само взаимодействие находится в теснейшей зависимости от развития; если развитие нельзя понять, не зная законов взаимодействия, то н взаимодействие вне развития остается непонятным, поскольку конкретные формы проявления законов взаимодействия находятся в прямой зависимости от того, на каком этапе развития мы их прослеживаем, так как этн этапы развития становятся условиями взаимодействия.
Подчеркивая реальное единство взаимодействия и развития, мы вместе
с тем утверждаем, что тому н другому присущи известная специфика и качественно своеобразные законы, для изучения которых необходимо нх мысленное расчленение. Абстрагируясь от данных развития, вначале необходимо прослеживать особенности взаимодействия; опираясь на эти данные исследования взаимоде&heip;

АКАДЕМИЯ НАУК СССР

ИНСТИТУТ ПСИХОЛОГИИ

Я. А. ПОНОМАРЕВ

ПСИХОЛОГИЯ ТВОРЧЕСТВА

ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА> МОСКВА 1976

В книге рассматриваются предмет и методы психологии творчества, центральное звено психологического механизма творческой деятельности, способности и качества творческой личности. В ней содержится обширный экспериментальный материал, на основании которого сформулирован ряд психологических закономерностей творческой деятельности и закономерностей формирования благоприятствующих ей условий.

Книга адресована психологам, философам и широкому кругу читателей, интересующихся проблемами творчества.

н 10508-069 „. ?6 042 (02)-76

© Издательство «Наука>, 1976 г.

ВВЕДЕНИЕ

ИССЛЕДОВАНИЯ ТВОРЧЕСТВА В УСЛОВИЯХ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Психология творчества - область знания, изучающая созидание человеком нового, оригинального в различных сферах деятельности, прежде всего в науке, технике, искусстве, - подошла в середине XX в. к новому этапу своего развития. Особенно резкие сдвиги произошли в психологии научного творчества: возрос ее авторитет, глубже стало содержание. Она заняла главенствующее место в исследованиях творчества.

Условия для нового этапа развития психологии научного творчества возникли в ситуации научно-технической революции, существенно изменившей тип социальной стимуляции исследований деятельности в науке.

Долгое время общество не имело острой практической потребности в психологии творчества, в том числе и научного. Талантливые ученые появлялись как бы сами собой; они стихийно делали открытия, удовлетворяя темпам развития общества, в частности самой науки. Основным социальным стимулом совершенствования психологии творчества оставалась любознательность, порой принимающая мало чем контролируемую выдумку, игру фантазии за совершенный продукт научного исследования.

Легковесность критериев оценки качества исследований по психологии творчества навязывалась и ее историческими традициями. Большинство пионеров исследования творчества мыслило идеалистически. Они видели в творчестве наиболее полно выраженную свободу проявления человеческого духа, не поддающуюся научному анализу. Идея целенаправленного повышения эффективности созидания новых, оригинальных, общественно значимых ценностей рассматривалась как пустая забава. Существование объективных законов творчества человека фактически отрицалось. Главная задача исследователей творчества сводилась к описанию обстоятельств, сопутствующих творческой деятельности. Коллекционировались легенды, разжигающие любопытство доверчивых читателей. Даже наиболее добросо-

Все эти исследования собирались в течение веков под общим флагом «теории творчества». С последних десятилетий XIX в. их стали относить к «психологии творчества». Психологию понимали тогда как науку о душе, об идеальной духовной деятельности.

Ориентировочное представление о характере «теории и психологии творчества» начала XX в. можно составить, например, по материалам оценочных суждений, касающихся этой области знания и приводящихся в самих работах по «теории и психологии творчества», иначе говоря,- по впечатлению наблюдателей, рассматривающих свою науку изнутри ее самой.

Теорию творчества и вкрапленную в нее психологию некоторые авторы того времени не решались отнести к числу научных дисциплин. С их точки зрения - это скорее тенденциозная группировка отрывочных фактов и случайных эмпирических обобщений, выхваченных без всякого метода, без всякой системы и связи из областей физиологии нервной системы, невропатологии, истории литературы и искусства. К этим отрывочным фактам и случайным эмпирическим данным примыкает ряд рискованных сопоставлений и скороспелых обобщений данных эстетики и словесности, а вместе с тем некоторое число более или менее тонких наблюдений, самонаблюдений, подкрепляемых ссылками на автобиографические самопризнания поэтов, художников, мыслителей.

На рубеже XIX и XX столетий вслед за исследованиями художественного и научно-философского творчества появились исследования естественнонаучного творчества, а несколько позднее- и технического. В них более строго очерчивался предмет исследования. Это оказало благотворное влияние на продуктивность изучения творчества. Выявились некоторые общие для всех видов творчества обстоятельства. Внимание стало концентрироваться на более существенных явлениях.

Однако принципы исследования творчества в основном изменились мало. Это происходило не только потому, что предмет исследования был действительно весьма сложен, но главным образом потому, что до середины нашего века исследованиям творчества не придавалось существенного значения.

В середине XX в. любознательность, стимулировавшая развитие знаний о творчестве, утеряла свою монополию. Возникла резко выраженная потребность в рациональном управлении творческой деятельностью - тип социального заказа резко изменился.

Подчеркивая эту резкую смену типа социального заказа, обратим внимание на следующее обстоятельство: новая потребность общества была порождена не внутренним развитием психологии творчества - не эта область знания указала обществу

возможность и целесообразность управления творчеством. Сдвиг в социальной стимуляции был вызван научно-технической революцией- качественным скачком в развитии производительных сил, превратившим науку в непосредственную производительную силу, поставившим экономику в существенную зависимость от достижений науки.

В последние годы наша науковедческая литература показала условия, способствующие интенсификации исследования психологии творчества. Сложность проблем, к решению которых подошла наука, все возрастающее оснащение научных исследований новейшими техническими средствами тесно связаны с изменением структуры организации этих исследований, появлением новых организационных единиц - научных коллективов, превращением научной работы в массовую профессию и т. п. Век ремесленничества в науке ушел в прошлое. Наука стала сложно-организованной системой, требующей специального исследования для сознательного управления ходом научного прогресса.

Особое значение приобретают исследования творчества. Жизнь выдвигает перед исследователями в этой области комплекс практических задач. Эти задачи порождаются тем, что темп развития науки нельзя постоянно наращивать лишь путем увеличения числа вовлекаемых в нее людей. Надо постоянно повышать творческий потенциал ученых. Для этого необходимо целенаправленно формировать творческих работников науки, осуществлять рациональный отбор кадров, создавать наиболее благоприятную мотивацию творческой деятельности, отыскивать средства, стимулирующие успешное протекание творческого акта, рационально использовать современные возможности автоматизации умственного труда, приближаться к оптимальной организации творческих коллективов и т. п.

Старый тип знания, стимулировавшийся любознательностью, - в основном созерцательно-объяснительный тип - не мог, конечно, удовлетворить новую потребность общества, справиться с новым социальным заказом - обеспечить рациональное управление творчеством. Должна была произойти смена типа знания, должен был сложиться его новый тип - действенно-преобразующий. Произошла ли такая смена?

Взглянем с этой точки зрения на современную психологию научного творчества в США, где исследования в этой области в настоящее время наиболее интенсивны.

В 1950 г. один из ведущих психологов США-Д. Гилфорд- обратился к своим коллегам по ассоциации с призывом всемерно расширять исследования по психологии творчества. Призыв встретил соответствующий отклик. Появилось множество публикаций под рубрикой психологии творчества. Они охватили, казалось бы, всю традиционную проблематику данной области знания: вопросы критериев творческой деятельности и ее отличия от нетворческой, природы творчества, закономерностей

творческого процесса, специфических особенностей творческой личности, развития творческих способностей, организации и стимуляции творческой деятельности, формирования творческих коллективов и т. п. Однако, как стало ясно, научная ценность этого потока публикаций невелика. И прежде всего потому, что форсирование подобного рода исследований учеными США происходило, несмотря на явную неподготовленность теории.

Современная психология научного творчества в США узко утилитарна. Ценой дорогостоящих, малопродуктивных усилий она пытается получать прямые ответы на выдвигаемые жизнью практические задачи. Иногда психологам США, опирающимся на «здравый смысл», огромный эмпирический материал и его обработку средствами современной математики, удается предложить решения тех или иных практических задач. Однако такие успехи паллиативны. Важно отметить, что в подавляющем большинстве такие задачи не являются собственно психологическими. Скорее это задачи «здравого смысла». Их решения имеют узко прикладной характер, приурочены к сугубо частным ситуациям. Механизмы изучаемых явлений не вскрываются, а потому не выявляются их инварианты. Некоторые видоизменения конкретных условий делают ранее полученные решения уже непригодными и требуют новых эмпирических изысканий.

Чрезмерное увлечение поверхностным анализом таит в себе очевидную опасность, особенно тогда, когда оно связано с обращением к социальным объектам, внешний облик которых легко доступен непосредственному наблюдению, в то время как их внутренняя структура многообразна и чрезвычайно сложна. Поверхностные работы на первых порах нередко достигают известного успеха, удачно используя что-то из ранее накопленных ценных знаний. Это создает известный авторитет наметившемуся направлению. Оно становится признанным, популярным. Затем следует холостой ход, уже мешающий развитию полноценных исследований, вуалирующий их подлинную проблематику и подлинные трудности, создающий видимость удовлетворения практических запросов.

Анализ психологии научного творчества в США показывает, что научно-техническая революция застала исследования творчества врасплох. Не было накопленных знаний, которые можно было бы назвать фундаментальными. Идеи, содержащиеся в этих исследованиях, в общих чертах уже выдвигались до 40-х годов нашего века.

Думать, что уже известные к этому времени идеи, принципы соответствуют новому социальному стимулу, нет оснований- мы не имеем достаточно убедительных фактов рационального управления научным творчеством.

Поэтому в качестве важнейшей характеристики современной ситуации в области исследования проблем творчества надо назвать противоречие, состоящее в несоответствии достигнутого

уровня знаний и социальной потребности в нем, т. е. в несоответствии типа социального заказа типу достигнутого знания - в отставании типа знания от типа заказа.

Огромное значение для поиска путей к преодолению этого противоречия имеет анализ тенденций исторического развития психологии творчества. Общее представление о генезисе идей современной психологии творчества можно успешно построить на материале отечественной науки. Автор «Истории советской психологии» А. В. Петровский (1967), характеризуя русскую психологию начала XX в., подчеркивает, что она «представляла собой один из отрядов европейской психологической науки. Исследования отечественных ученых, посвященные отдельным психологическим проблемам, невозможно рассматривать изолированно от соответствующих трудов их зарубежных коллег, идеи которых они развивали или опровергали, влияния которых они испытывали или на которых воздействовали сами». Все сказанное здесь в полной мере относится и к психологии творчества. Поэтому рассмотрение ее проблем в русской науке раскрывает перед нами не только собственные позиции отечественных авторов, но и дает возможность получить представление о состоянии психологии творчества того времени за рубежом. В целом то же самое можно отнести и к советской психологической науке. Вместе с тем после победы Великой Октябрьской социалистической революции в развитии психологической мысли в СССР произошли глубокие коренные сдвиги: началось постепенное переосмысление психологических исследований на основе диалектико-материалистической методологии, что придало исключительно ценное существенное своеобразие нашим исследованиям, освободило многих ученых от идеалистических блужданий.

Генезис идей психологии творчества, особенности общего подхода к исследованию, динамика преобразований этого подхода и тенденция ее стратегического направления были прослежены автором в работе «Развитие проблем научного творчества в советской психологии» (1971), включающей в себя и дооктябрьский период. Там рассмотрены работы пионеров зарождавшегося в России изучения психологии творчества - последователей философско-лингвистической концепции А. А. Потебни - Д. Н. Овсянико-Куликовского (1902 и др.) и его ученика Б. А. Лезина (составителя и редактора сборников «Вопросы теории и психологии творчества», главной трибуны потебни-стов), работы П. К. Энгельмейера, М. А. Блоха, И. И. Лапшина, С. О. Грузенберга, В. М. Бехтерева, В. В. Савича, Ф. Ю. Левин-сона-Лессинга, В. Л. Омельянского, И. Н. Дьякова, Н. В. Петровского и П. А. Рудика, А. П. Нечаева, П. М. Якобсона,

B. П. Полонского, С. Л. Рубинштейна, Б. М. Теплова, А. Н. Леонтьева, И. С. Сумбаева, Б. М. Кедрова, Я. А. Пономарева,

C. М. Василейского, Г. С. Альтшуллера, В. Н. Пушкина,

М. С. Бернштейна, О. К. Тихомирова, М. Г. Ярошевского, В. П. Зинченко и др.

Результаты ранее проведенного нами анализа развития проблем научного творчества в советской психологии используются нами во многих разделах этой книги. Здесь же мы укажем лишь на основную тенденцию изменений в общем подходе к исследованиям творчества.

Тенденция эта выражается в постепенном движении от не-расчлененного, синкретического описания явлений творчества, от попыток непосредственно охватить эти явления во всей их конкретной целостности к выработке представления об исследовании творчества как о комплексной проблеме - в движении по линии дифференциации аспектов, выявления ряда различных по своей природе закономерностей, детерминирующих творчество.

Отметим также, что в наши дни такая дифференциация еще далека от завершения.

Наши отечественные ученые внесли весьма важный вклад в исследование психологии творчества. Большой и разносторонний интерес к этой области знания характерен для первых дней после Октября. Он сохранился до середины 30-х годов, однако затем пошел на спад и почти исчез. В настоящее время кривая этого интереса вновь резко поднялась.

Несмотря на некоторую паузу в изучении психологии творчества, мы обладаем существенными преимуществами перед буржуазными учеными: наши психологические исследования, опирающиеся на самую прогрессивную в мире марксистско-ленинскую методологию, существенно приблизили нас к тому, чтобы психология творчества превратилась в действенно-преобразующее знание. В отличие от «психолого-социологических» исследований повышения эффективности творческого труда в науке, ведущихся на уровне «здравого смысла», главное внимание мы уделяем анализу теоретического фундамента психологии творчества, выявлению и преодолению трудностей теоретического плана.

Изложение любой области знания принято начинать с характеристики ее предмета. Но мы не имеем такой возможности.

На уровне формальной схемы, в самых общих чертах предмет психологии творчества допустимо рассматривать как зону пересечения двух окружностей, одна из которых символизирует знания о творчестве, другая - психологию. Однако область реальности, которую должна отображать данная схема, до сих пор не имеет отчетливо очерченных, общепризнанных границ, что прежде всего связано с уровнем понимания природы творчества, с одной стороны, и природы психического - с другой.

Отставание уровня понимания природы творчества от требований современных задач исследования творческой деятельности со всей отчетливостью обнаруживается уже в самых элементарных, как может показаться на первый взгляд, положениях, например в вопросе о критериях творчества, критериях творческой деятельности. Несмотря на то что вопрос этот приобрел в последние годы огромную практическую значимость, отсутствие достаточно строгих критериев для определения разницы между творческой и нетворческой деятельностью человека является сейчас общепризнанным. Вместе с тем очевидно, что без таких критериев нельзя выявить с достаточной определенностью и сам предмет исследования. Очевидно также, что понятия о критериях творчества и его природе, сущности теснейшим образом взаимосвязаны- это две стороны одной и той же проблемы.

Недостаточная разработанность вопроса о природе психического следует уже из того, что в нашей психологии до сих пор отсутствует общепринятый подход к пониманию этой природы. Психическое понимают обычно как нечто конкретное. Продолжается борьба двух взаимоисключающих позиций, касающихся наиболее общей, основополагающей его характеристики. Одна из этих позиций считает психическое идеальным (нематериальным), другая - утверждает его материальность.

Все перечисленное с достаточной убедительностью говорит о том, что современное состояние знаний по психологии творчества категорически требует предварения дальнейших ее исследований специальным рассмотрением основных образующих этой науки. Вопрос о предмете психологии творчества превращается в проблему, требующую методологического решения. Этой проблеме посвящена первая часть книги. Творчество в широком смысле рассматривается здесь как механизм развития, как взаимодействие, ведущее к развитию; творчество человека - как одна из конкретных форм проявления этого механизма. В основу подхода к изучению данной конкретной формы положен принцип трансформации этапов развития явления в структурные уровни его организации и функциональные ступени дальнейших развивающих взаимодействий. С позиции этого принципа разрабатывается стратегия комплексного - аналитико-синтетического-исследования творческой деятельности. Критериями выделения аналитических комплексов оказываются структурные уровни организации данной конкретной формы творчества. Анализ места психологии в системе комплексного подхода приводит к представлению о психическом как об одном из структурных уровней организации жизни. При таком понимании предметом психологии творчества становится психический структурный уровень организации творческой деятельности.

Во второй части книги, опираясь на полученное решение, мы обращаемся к внутренним проблемам собственно психоло-

гии творчества - к психологическому механизму творческой деятельности, к его экспериментальному анализу.

Здесь выявляется и анализируется центральное звено психологического механизма творчества. Она реализует собой уже упомянутый раньше и подробно рассмотренный в первой части книги общий принцип развития. Обнаруживается, что само это звено представлено иерархией структурных уровней его организации. Во множестве разнообразных экспериментов настойчиво выступает один и тот же факт: потребность в развитии возникает на высшем уровне, средства к ее удовлетворению складываются на низших уровнях; включаясь в функционирование высшего уровня, они преобразуют способ этого функционирования. Психологически удовлетворение потребности в новизне, в развитии всегда опирается на особую форму интуиции. В научном и техническом творчестве эффект интуитивного решения к тому же вербализуется, а иногда и формализуется. Вслед за общей характеристикой центрального звена приводятся материалы экспериментального изучения психологических моделей его основных составляющих - интуиции, вербализации и формализации. Затем выявляются и анализируются другие элементы психологического механизма творчества, связанные с общими и специфическими способностями людей, качествами творческой личности, широким комплексом условий эффективности творческого труда. Все эти элементы выявляются и рассматриваются как условия, благоприятствующие эффективному срабатыванию центрального звена психологического механизма творчества.

На этой же основе строится вся представленная в книге система понятий психологии творчества, ее внутренняя логика.

Часть I

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

Глава 1

ПРИРОДА ТВОРЧЕСТВА

Творчество как механизм развития

При характеристике состояния проблемы природы творчества прежде всего следует подчеркнуть давно зафиксированное в литературе понимание творчества в широком и узком смысле.

Его можно найти в статье «Творчество», вошедшей в Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, написанной Ф. Батюшковым (широкий смысл именуется в ней «прямым», узкий - «общепринятым»): «Творчество - в прямом смысле - есть созидание нового. В таком значении это слово могло быть применено ко всем процессам органической и неорганической жизни, ибо жизнь - ряд непрерывных изменений и все обновляющееся и все зарождающееся в природе есть продукт творческих сил. Но понятие творчества предполагает личное начало и соответствующее ему слово употребляется по преимуществу в применении к деятельности человека. В этом общепринятом смысле творчество - условный термин для обозначения психического акта, выражающегося в воплощении, воспроизведении или комбинации данных нашего сознания, в (относительно) новой форме, в области отвлеченной мысли, художественной и практической деятельности (Т. научное, Т. поэтическое, музыкальное, Т. в изобразительных искусствах, Т. администратора, полководца и т. п.» (Батюшков, 1901).

В раннем периоде исследований широкому смыслу творчества уделялось известное внимание. Однако в более поздний период взгляд на природу творчества резко изменился. Понимание творчества как в нашей, так и в зарубежной литературе свелось исключительно к его узкому смыслу".

Применительно к этому узкому смыслу ведутся и современные исследования критериев творческой деятельности (особенно многочисленные за рубежом (Бернштейн, 1966).

1 Подробнее об этом см.: Пономарев Я. А. Развитие проблем научного творчества в советской психологии. - «Проблемы научного творчества в современной психологии:». М., 1971.

Большинство современных зарубежных ученых, занимающихся вопросами научного творчества, единодушно считают, что в области проблемы критериев творчества проделана большая работа, но до сих пор еще не получено желаемых результатов. Например, авторы многих исследований, проведенных в последние десятилетия в США, склонны разделять точку зрения Гизе-лина, согласно которой определение разницы между творческой и нетворческой деятельностью остается совершенно субъективным.

Сложность структуры творчества наталкивает исследователей на мысль о необходимости множественности критериев. Однако эмпирический поиск таких критериев приводит к малоценным результатам. Выдвигаемые критерии типа «популярность», «продуктивность» (Смит, Тейлор, Гизелин), «степень реконструкции понимания универсума» (Гизелин), «широта влияния деятельности ученого на различные области научных знаний» (Лаклен), «степень новизны идей, подхода, решения» (Шпрехер, Стайн), «общественная ценность научной продукции» (Брогден) и многие другие остаются неубедительными 2 . С. М. Бернштейн (1966) справедливо видит в этом следствие совершенно неудовлетворительного уровня разработок теоретических вопросов исследования творчества.

Необходимо особо подчеркнуть, что вопрос о критериях творчества далеко не праздный. Иногда неправильный подход к его рассмотрению становится серьезным препятствием на пути исследования творчества, смещая его предмет. Например, зачинатели эвристического программирования Ньюэлл, Шоу и Саймон (1965), воспользовавшись неопределенностью критериев, отличающих творческий мыслительный процесс от нетворческого, выдвинули положение о том, что теория творческого мышления есть теория решения познавательных задач современными электронными вычислительными устройствами. Они подчеркивают, что правомерность их претензий на теорию творческого мышления зависит от того, насколько широко или узко интерпретируется термин «творческий». «Если мы намерены рассматривать всю сложную деятельность по решению задач как творческую, то, как мы покажем, удачные программы для механизмов, которые имитируют человека, решающего задачу, уже имеются, и известен ряд их характеристик. Если же мы оставляем термин «творческий» для деятельности, подобной открытию спе-

3 Необходимо заметить, что все те частные критерии, которые касаются характеристики творчества в узком смысле (как одной из форм деятельности человека) и которые в разных ракурсах варьируются сейчас большинством современных исследователей, уже имелись в общих чертах в работах отечественных исследователей раннего периода (новизна, оригинальность, отход от шаблона, ломка традиций, неожиданность, целесообразность, ценность и т. п.). Это указывает на застой мысли в данной области (подробнее см.: Пономарев #. А. Развитие проблем научного творчеств» в советской- психологии).

циальной теории относительности или созданию бетховенской Седьмой симфонии, тогда в настоящее время не существует примеров творческих механизмов».

Конечно, такая позиция вызывает резкие возражения, например в духе высказывания Л. Н. Ланды (1967), показавшего, что современные эвристические программы есть лишь «неполные алгоритмы», и подчеркнувшего, что эвристическое программирование не характеризует творческих процессов. Творчество заключено не в той деятельности, каждое звено которой полностью регламентировано заранее данными правилами, а в той, предварительная регламентация которой содержит в себе известную степень неопределенности, в деятельности, приносящей новую информацию, предполагающей самоорганизацию.

Можно выдвинуть и другие возражения. Например, если мы согласимся с подходом Ньюэлла, Шоу и Саймона, то попадем в весьма своеобразное положение: наши исследования творчества не будут направлены на заранее намеченный объект, а сам этот объект окажется тем, к чему приведет проделанная работа. В некоторых ситуациях такие допущения, вероятно, возможны. Но в данном случае установки эвристического программирования отвергают, игнорируют достаточно резко выступающие во многих эмпирических исследованиях, хотя еще и слабо раскрытые, характеристики творчества. Ведь с полным правом можно принять и другое решение: тот класс задач, решения которых доступны машинному моделированию, не входит в класс творческих, к последнему могут быть отнесены лишь те, решения которых принципиально не поддаются современному машинному моделированию. Более того, невозможность моделирования решений таких задач с помощью современных компьютеров может выступить одним из достаточно отчетливых практических критериев подлинного творчества.

Ньюэлл, Шоу и Саймон, конечно, отчетливо понимают и предвидят возможность такой версии. Но они считают, что ее можно игнорировать. Такая уверенность подкрепляется расчетом на шаткость существующих критериев, отличающих творческий мыслительный процесс от нетворческого 3 ; она подкрепляется убежденностью в невозможности выделения удовлетворительных объективных критериев творчества. Все это - прямое следствие отсутствия должной опоры на обобщенные, регулирующие методологические принципы, определяющие предварительную ориентацию в частном исследовании, и, более того - неве-

3 Ньюэлл, Шоу и Саймон определяют творческую деятельность как вид деительности по решению специальных задач, которые характеризуются новизной, нетраднцнонностью, устойчивостью н трудностью в формулировании проблемы («Психология мышления». Сборник переводов с немецкого и английского. Под ред. А. М. Матюшкина. М., 1965).

рия в возможность продуктивной разработки подобных регулирующих принципов.

Видимо, по этой же причине малоуспешны многочисленные попытки современных зарубежных ученых определить сущность творчества.

Попытки эти отчетливо представлены, например, в книге А. Матейко (1970), автор которой широко опирается на мнения большого числа зарубежных исследователей (особенно американских) и приводит наиболее типичные определения. Все они сугубо эмпиричны, малосодержательны. Творчество традиционно связывается с новизной, причем понятие новизны не раскрывается. Оно характеризуется как антипод шаблонной, стереотипной деятельности и т. п.

«Сущность творческого процесса, - пишет Матейко, - заключается в реорганизации имеющегося опыта и формировании на его основе новых комбинаций». Рассмотрим для примера это определение.

Легко заметить, что реорганизация опыта в данном случае понимается не как процесс, а как продукт. Суть же творческого процесса состоит в том, что к такой реорганизации приводит. Однако основной недостаток данного определения не в том, что оно подменяет процесс продуктом или упускает из виду какие-то детали, а в том, что оно по самому своему характеру сугубо эмпирично - нефундаментально. Сколько бы мы ни старались придать ему сносную форму всякого рода совершенствованиями на том уровне знания, на котором оно построено, у нас все равно ничего не получится.

В этом смысле также неприемлемо значительно более продуманное определение, идущее от С. Л. Рубинштейна 4 и наиболее распространенное в нашей отечественной литературе: «Творчество- деятельность человека, созидающая новые материальные и духовные ценности, обладающие общественной значимостью» б.

При определенном выборе творческих событий такой критерий явно непригоден. Ведь говорят же о решении проблем животными, о творчестве детей; творчество, несомненно, проявляется при самостоятельном решении всякого рода «головоломок» человеком любого уровня развития. Но все эти акты непосредственно общественной значимости не имеют. В истории науки и техники запечатлено множество фактов, когда блестящие достижения творческой мысли людей долгое время не обретали общественной значимости. Нельзя же думать, что в период

* По Рубинштейну, творчество - деятельность «созидающая нечто новое, оригинальное, что притом входит не только в историю развития самого творца, но н в историю развития наукн, искусства н т. д.> (Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1940, с. 482).

* БСЭ, изд. 2-е, т, 42, с. 54.

замалчивания деятельность их создателей не бща творческой, а становилась таковой только с момента признания.

Вместе с тем критерий общественной значимости^ряде случаев действительно имеет решающее значение в творческих актах. Его нельзя просто отбрасывать. Например, в непризнанных изобретениях, открытиях, с одной стороны, акт творчества налицо, а с другой - его нет. Следовательно, кроме психологических причин в социальных взаимоотношениях есть еще какие-то дополнительные причины, определяющие возможность творческого акта в данной сфере.

Необходимо, видимо, полагать, что существуют разные сферы творчества. Творчество в одной сфере иногда представляет собой лишь возможность творчества в другой сфере.

Эта же мысль, но в связи с утверждением комплексного подхода к исследованиям творчества, в частности научного открытия, высказана Б. М. Кедровым (1969), согласно взглядам которого перед теорией научного открытия стоит комплекс проблем. Их решения следует искать методами и средствами соответствующего комплекса наук. Во-первых, необходим исторический и социально-экономический анализ практики, «социального заказа» открытия. Во-вторых, необходим историко-ло-гический анализ, выявляющий специфические запросы науки, стимулирующие то или иное открытие. Все это соответствует филогенетическому разрезу развития науки. Необходим и онтогенетический разрез, раскрывающий сферу научной деятельности и научного творчества автора открытия. Здесь на передний план, по мнению Б. М. Кедрова, выступает психологический анализ. Выделение и разработка описанного комплекса проблем создают необходимую почву для плодотворного изучения внутреннего механизма взаимоотношения фило- и онтогенеза науки.

Поэтому необходимо поставить под сомнение правомерность прямого поиска универсального критерия творчества в области науки: прежде должен быть разработан комплекс критериев, соответствующих разным сферам творчества (социальной, психической и т. п.). Успех разработки каждого из таких специальных критериев находится в прямой зависимости от степени уяснения вопроса о сущности творчества, взятого в наиболее общем виде - в виде обобщения всех его проявлений на уровнях разных сфер. Сведение творчества к одной из форм психической деятельности человека препятствует глубине такого обобщения. Оно вырывает творчество из общего процесса развития мира, делает истоки и предпосылки творчества человека непонятными, закрывает возможность анализа генезиса акта творчества, а тем самым препятствует выделению его основных характеристик, вскрытию разнообразных форм, вычленению общих и специфических механизмов.

Вместе с тем творчество - чрезвычайно многообразное понятие. Даже его житейский смысл, его житейское употребление

не ограничивается тем специфическим значением, в котором оно отображает отдельные события из жизни человека. В поэтической речи ррирода часто именуется неутомимым творцом. Является ли это отголоском антропоморфизма, только метафорой, поэтической аналогией? Или возникающее в природе и сотворенное человеком действительно имеет нечто существенно общее?

Видимо, понимание творчества в широком смысле, характерное для раннего периода исследования, не лишено содержания. Если оставить в стороне махистские формулировки некоторых идей, характерные для ранних работ потебнистов, то мы увидим, что их понимание природы творчества связано с привлечением широких представлений о законах, управляющих Вселенной, идеи об общей эволюции природы и т. п. Такие идеи отчетливо высказаны Б. А. Лезиным (1907). П. К. Энгельмейер (1910) видит в творчестве человека одну из фаз развития жизни. Эта фаза продолжает собой творчество природы: как то, так и другое составляет один ряд, не прерывающийся нигде и никогда: «Творчество есть жизнь, а жизнь есть творчество». Если Энгельмейер ограничивает сферу творчества живой природой, то его последователь М. А. Блох распространяет эту сферу и на неживую природу. Он ставит творчество в основу эволюции мира, которая, по его мнению, начинается с химических элементов и заканчивается в душе гения.

Не допускаем ли мы ошибки, отказываясь от понимания творчества в широком смысле? Донаучное, фантастическое мировоззрение людей резко разделяло причины возникающего в природе и искусственно создаваемого людьми. Научное мировоззрение, обусловленное материалистическим пониманием мира, указало подлинные причины того и другого. Эти причины в общей форме тождественны. И там и здесь результаты творчества есть следствия взаимодействия материальных реальностей. Имеем ли мы поэтому право сводить творчество лишь к деятельности человека? Выражение «творчество природы» не лишено смысла. Творчество природы и творчество человека лишь разные сферы творчества, несомненно имеющие общие генетические корни.

Видимо, поэтому в основу исходного определения творчества целесообразнее класть его самое широкое понимание.

В таком случае следует признать, что творчество свойственно и неживой природе и живой - до возникновения человека, и человеку, и обществу. Творчество - необходимое условие развития материи, образования ее новых форм, вместе с возникновением кот"орых меняются и сами формы творчества. Творчество человека лишь одна из таких форм.

Таким образом, даже краткое рассмотрение современного состояния проблемы природььлгечрчества, критериев творческой деятельности настойчиво толкает к мысли о том, что для ус-

пешного продвижения этой проблемы необходимы решительный прорыв от особенного ко всеобщему и регулирование процесса дальнейшего выявления особенного с позиции всеобщего.

Здесь мы обратим внимание лишь на один из возможных подходов к такому прорыву -на сформулированную нами в ряде работ (Пономарев, 1969, 1970) гипотезу, согласно которой творчество в самом широком смысле выступает как механизм развития, как взаимодействие, ведущее к развитию.

Мысль о творческой функции взаимодействия была отчетливо выражена Ф. Энгельсом в «Диалектике природы»: «Взаимодействие - вот первое, что выступает перед нами, когда мы рассматриваем движущуюся материю в целом с точки зрения теперешнего естествознания» 6 .

Во взаимодействии Энгельс видел основу всеобщей связи и взаимообусловленности явлений, конечную причину движения и развития: «Вся доступная нам природа образует некую систему, некую совокупную связь тел, причем мы понимаем здесь под словом тело все материальные реальности, начиная от звезды и кончая атомом и даже частицей эфира, поскольку признается реальность последнего. В том обстоятельстве, что эти тела находятся во взаимной связи, уже заключено то, что они воздействуют друг на друга, и это их взаимное воздействие друг на друга и есть именно движение» 7 .

Далее Ф. Энгельс пишет: «Мы наблюдаем ряд форм движения: механическое движение, теплоту, свет, электричество, магнетизм, химическое соединение и разложение, переходы агрегатных состояний, органическую жизнь, которые все - если исключить пока органическую жизнь - переходят друг в друга... являются здесь причиной, там действием, причем общая сумма движения, при всех изменениях формы, остается одной и той же (спинозовское: субстанция есть causa sui {причина самой себя. Ред.) -прекрасно выражает взаимодействие). Механическое движение превращается в теплоту, электричество, магнетизм, свет и т. д., и vice versa (наоборот. Ред.). Так естествознанием подтверждается то, что говорил Гегель... - что взаимодействие является истинной causa finalis (конечной причиной. Ред.) вещей. Мы не можем пойти дальше познания этого взаимодействия именно потому, что позади нечего больше познавать. Раз мы познали формы движения материи (для чего, правда, нам не хватает еще очень многого ввиду кратковременности существования естествознания), то мы познали самое материю, и этим исчерпывается познание» 8 .

Такая гипотеза предполагает отказ от сведения понятия «творчество» к его узкому смыслу-к деятельности человека,

8 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 546.

7 Там же, с. 392.

8 Там же, с. 546.

Точнее - к одной из форм такой деятельности, и возвращение К широкому смыслу этого понятия.

Широкое понимание творчества, рассмотрение его в общем плане как механизма развития, как взаимодействия, ведущего к развитию, весьма перспективно. Такое рассмотрение включает вопрос о природе творчества в уже довольно исследованную область знаний и тем самым облегчает последующую ориентировку в его частных формах. Анализ творчества включается в анализ явлений развития. Творчество как механизм развития выступает в качестве атрибута материи, ее неотъемлемого свойства. Диалектика творчества включается в достаточно хорошо исследованную марксистской философией диалектику развития 9 . Всеобщий критерий творчества выступает как критерий развития. Творчество человека выступает, таким образом, как одна из конкретных форм проявления механизма развития.

Развитие и взаимодействие

Таким образом, творчество - в самом широком смысле - есть взаимодействие, ведущее к развитию. Изучая любую частную форму творчества, мы сталкиваемся и с его общими законами. Однако общая природа творчества до сих пор проанализирована явно недостаточно, хотя потребность в таком анализе обнаруживается все с большей остротой, особенно при современных попытках координации различных аспектов исследования творческой деятельности человека. Попытки осуществить такую координацию, руководствуясь лишь «здравым смыслом», не достигают цели - об этом свидетельствует практика. Необходима разработка исходных принципов исследования творчества.

В этом направлении известный интерес приобретает представленная нами в ряде работ (Пономарев, 1959, 1960, 1967, 1967а) схема взаимоотношения взаимодействия и развития. Эта схема вырабатывалась, повторно использовалась, уточнялась и обогащалась в ходе реализации принципов диалектического материализма в экспериментальных исследованиях психологии

Мы не рассматриваем в данной работе собственно проблему развития в ее общем виде. Отметим лишь, что для раскрытия содержания выдвинутой нами гипотезы наряду с философским анализом развития представляют огромный интерес все области знания, в которых используется генетический подход. Это и некоторые аспекты исследования микромира в физике, и изучение эволюции вещества в химии, и космогония, и геология, и исследование проблем происхождения жизни, биологической эволюции, антропогенеза, истории развития общества и т. п. Есть множество оснований предполагать, что наиболее богатый материал в этом плане содержится сегодня в историческом материализме.

Наш материал, конкретизирующий выдвинутую гипотезу, мы изложим в последующих разделах при анализе психологического механизма творчества.

творческого мышления и интеллектуального развития. Рассмотрим ее основные элементы и принципы.

Основные элементы данной схемы: система и компонент, процесс и продукт.

Система и компонент. Рассматривая категории целого и части, простого и составного, Ф. Энгельс подчеркивал их ограниченность, указывая непосредственно, что такие категории становятся недостаточными в органической природе. «Ни механическое соединение костей, крови, хрящей, мускулов, тканей и т. д., ни химическое соединение элементов не составляют еще животного... Организм не является ни простым, ни составным, как бы он и ни был сложен». У животного организма не может быть частей - «части лишь у трупа» 10 .

Видимо, выделение части в том смысле слова, который вкладывается в данную категорию, связано с разрушением целого, т. е. с разрушением той единой взаимодействующей системы компонентов, для анализа которой недостаточны ни категории целого и части, ни простого и составного. Во взаимодействующей системе можно рассматривать, следовательно, не ту или другую ее часть, а ту или другую сторону, тот или другой компонент. Причем дело, конечно, заключается не в словах, не в названиях, а в том смысле, который в эти понятия вкладывается. Чтобы не нарушать целостности системы, необходимо рассматривать каждую сторону, каждый компонент в тех отношениях, которыми они оказываются связанными с другими сторонами, другими компонентами системы.

Отсюда становится ясным, что недостаточно исследовать какой-либо изолированно взятый объект. Подлинным предметом научного анализа может быть только взаимодействующая система. Если мы не выполним этого требования, то, произвольно вырвав компонент из соответствующей ему системы взаимодействия и превратив его тем самым в изолированную «часть», мы затем так или иначе включим эту часть в какую-либо другую систему отношений и тем самым будем навязывать этому компоненту несвойственные ему в действительности качества. «Взаимодействие, - писал Ф. Энгельс, - исключает всякое абсолютно первичное и абсолютно вторичное; но вместе с тем оно есть такой двусторонний процесс, который по своей природе может рассматриваться с двух различных точек зрения; чтобы его понять как целое, его даже необходимо исследовать в отдельности сперва с одной, затем с другой точки зрения, прежде чем можно будет подытожить совокупный результат. Если же мы односторонне придерживаемся одной точки зрения как абсолютной в противоположность другой или если мы произвольно перескакиваем с одной точки зрения на другую в зависимости от того, чего в данный момент требуют наши рассуждения, то

10 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т, 20, с, 528, 529,

мы остаемся в плену односторонности метафизического мышления; от нас ускользает связь целого, и мы запутываемся в одном противоречии за другим» 11 .

Процесс и продукт. Давая наиболее общую характеристику труда, К- Маркс пишет: «Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, .регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. ...В процессе труда деятельность человека при помощи средства труда вызывает заранее намеченное изменение предмета труда. Процесс угасает в продукте. Продукт процесса труда есть потребительная стоимость, вещество природы, приспособленное к человеческим потребностям посредством изменения формы. Труд соединился с предметом труда. Труд овеществлен в предмете, а предмет обработан. ...Одна и та же потребительная стоимость, являясь продуктом одного труда, служит средством производства для другого труда. Поэтому продукты представляют собой не только результат, но в то же время и условие процесса труда» 12 .

Анализируя любую взаимодействующую систему в функциональном отношении и отвлекаясь от ее конкретных особенностей, мы выделяем, таким образом, еще две наиболее общие категории нашей схемы - продукт и процесс. В первой отражена статическая, симультанная, пространственная сторона системы. Вторая раскрывает ее другую сторону; процесс - это динамическая сукцессивная, временная характеристика взаимодействия.

В данной схеме реализуются следующие принципы.

Понятие системы и ее компонентов относительно. Их выделение всегда абстрактно, так как любая реальность представляет собой систему лишь по отношению к составляющим ее компонентам. Вместе с тем любая реальность, рассматриваемая как система, всегда входит в состав другой, более сложно организованной системы, по отношению к которой она сама является компонентом (рис. \,а).

Таким образом, в каждом конкретном случае можно говорить лишь о системе, выделенной для анализа, учитывая при этом, что сама она - компонент (полюс) более сложно организованной системы. Равным образом применим и обратный ход рассмотрения - разложения исходной системы на образующие полюсы, которые сами составляют сложно организованные системы (рис. 1,6).

Это и есть статическая структура взаимодействующих систем.

11 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 483-484.

12 Маркс К. н Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 188, 191-192.

Примерно такую же структуру имеют и организующие системы взаимодействия (связи), т. е. примерно такова же динамическая структура взаимодействующих систем. Здесь можно выделить межкомпонентное и внутрикомпонентное взаимодействие (рис. 2).

Межкомпонентная (внешняя относительно данных полюсов) связь предполагает переорганизацию (изменение формы) структур компонентов посредством особых внутренних (относительно

Рис. 1

данных компонентов) связей. Эти второго рода взаимодействия качественно отличны по своей форме от первых, что и дает право на их особое выделение.

Понятия внешних и внутренних взаимодействий относительны, они определяются выбором исходной системы. Внутренние связи становятся внешними, когда мы, отвлекаясь от той системы, в которую включается компонент, рассматриваем его как самостоятельную систему. Отсюда следует, что определение

Рис.2

понятий «внешний» и «внутренний» приемлемо лишь в рамках выделенной для анализа системы, без выхода за ее пределы.

Функционирование взаимодействующей системы осуществляется путем переходов процесса в продукт и обратно - продукта в процесс (дробность таких переходов неисчерпаема).То, что на стороне процесса выступает в динамике и может быть зарегистрировано во времени, то на стороне продукта обнаруживается в виде покоящегося свойства. Продукты взаимодей-

21

ствия, возникая как следствие процесса, превращаются в условия нового процесса, оказывая, таким образом, обратное влияние на дальнейший ход взаимодействия и становясь вместе с тем в ряде случаев этапами развития 13 .

В зависимости от свойств, присущих компонентам (сложившимся как продукты соответствующих процессов), и условий их проявления в ходе данного взаимодействия складывается способ взаимодействия (который в свою очередь служит основанием для отнесения данной системы к той или другой форме).

Отмечая, что способ связи определяется свойствами компонентов, необходимо вместе с тем указать и на обратную зависимость этих свойств от способа. Раньше мы говорили, что каждый из компонентов, являясь стороной анализируемой системы, сам по себе представляет некоторую взаимодействующую систему, обладающую собственной внутренней структурой. Эта последняя и определяет те свойства, которые обнаруживает компонент, вступая во взаимодействие со смежным компонентом. Однако учитывая, что внутренняя структура компонента сама формируется в ходе внешнего, межкомпонентного взаимодействия, следует считать, что способ связи оказывает обратное влияние на формирование определяющих его свойств. Причина и следствие здесь диалектически меняются местами.

Рассмотрим это положение несколько подробнее. Известно, что условием всякого процесса взаимодействия является некоторая неуравновешенность в сложившейся к определенному моменту системе компонентов. Эта неуравновешенность может быть вызвана не только внешними по отношению к данной системе влияниями, а также влияниями, внешними по отношению к какому-либо отдельно взятому компоненту, но и теми явлениями, которые происходят внутри самого компонента (в конечном случае - «раздвоение единого», например в неживой при-

Реально взаимодействие и развитие составляют неразрывное единство: развитие во всех случаях опосредствуется взаимодействием, поскольку продукт развития всегда является продуктом взаимодействия; однако и

само взаимодействие находится в теснейшей зависимости от развития; если развитие нельзя понять, не зная законов взаимодействия, то н взаимодействие вне развития остается непонятным, поскольку конкретные формы проявления законов взаимодействия находятся в прямой зависимости от того, на каком этапе развития мы их прослеживаем, так как этн этапы развития становятся условиями взаимодействия.

Подчеркивая реальное единство взаимодействия и развития, мы вместе

с тем утверждаем, что тому н другому присущи известная специфика и качественно своеобразные законы, для изучения которых необходимо нх мысленное расчленение. Абстрагируясь от данных развития, вначале необходимо прослеживать особенности взаимодействия; опираясь на эти данные исследования взаимодействия, мы приобретаем неизмеримо большие возможности и в изучении проблемы развития. Процессы взаимодействия по своей природе и структуре резко отличаются от процессов развития. Развитие растянуто во времени - в принципе до бесконечности; взаимодействие сжато во времени - в принципе до предела (оно представляет собой натуральные единицы времени).

роде - радиоактивный распад, в живой -обмен веществ и т. п.). Всякое изменение внутреннего состояния одного из компонентов неизбежно приводит к изменению отношений между компонентами, являясь тем самым поводом к их взаимодействию.

Рассуждая самым общим образом, можно отвлечься от различий во внешней и внутренней стимуляции и для упрощения рассуждений начать рассматривать данный процесс с процесса внешнего, межкомпонентного взаимодействия. В таком случае импульс, полученный со стороны одного полюса, оказывается причиной, выводящей внутреннюю систему второго из уравновешенного состояния. Для возвращения системы к равновесию второй полюс должен определенным образом отреагировать на данное воздействие. Уравновешивание внутренней системы компонента проявляется в его ответном акте в виде обратного действия. Характер обратного действия (ответа) определяется, с одной стороны, продуктом внутреннего процесса, с другой стороны, он обусловливается и особенностями состояния другого компонента, поскольку равновесие системы может быть достигнуто лишь в том случае, если уравновешенными окажутся и отношения между компонентами. Иначе смежный компонент своим повторным влиянием постоянно будет приводить рассматриваемый компонент к переструктурированию (как это обычно и бывает). Характер обратного действия (ответа) определяется, таким образом, присущей компоненту внутренней структурой, которая проявляется во вне в зависимости от рода воздействия, нарушившего его внутреннюю структуру.

В случае если компонент так или иначе приходит в уравновешенное состояние, его ответное действие в конце концов должно быть приурочено к особенностям смежного компонента, а его новая структура должна тем самым отражать свойства этого компонента. В этой особенности взаимодействия уже заложена тенденция к неизбежному развитию, поскольку равновесие системы никогда не остается статическим, но сохраняется только в постоянной динамике.

Таким образом, свойства компонентов являются продуктом не только внутреннего, но и внешнего взаимодействия. Внешний процесс, переходя в продукт, как бы запечатлевается во внутренней структуре полюсов взаимодействия, проявляющейся затем в новых взаимодействиях в той мере, которая вызывается характером внешнего воздействия. В ходе развития внутренняя структура полюсов как бы впитывает в себя внешнюю структуру их связи, подготавливая тем самым качественно новый этап развития, начинающийся с преобразования способа взаимодействия.

Из сказанного ранее следует, что любой отдельный акт взаимодействия складывается по крайней мере из трех моментов: внешнего (если его принять за исходный), внутреннего и опять внешнего. Обычно второй момент (внутренний) сам по себе

представляет сложное явление. Он непременно дробится на длинную цепь опосредствующих взаимодействий, строящихся по тому же самому принципу. Эти опосредствующие связи определяются уже другими структурными единицами, характеризуются отличными от первого способами и, значит, осуществляются в иной форме. То же самое можно сказать и применительно к внешним моментам, так как понятия внешнего и внутреннего относительны. Каждый завершающий момент внешнего взаимодействия является внешним по отношению к опосредствующему его внутреннему моменту и внутренним - по отношению к той более широкой сфере взаимодействия, в которую он неминуемо включается и в отношении которой он сам является одним из опосредствующих звеньев.

Из сказанного следует, что взаимодействие не происходит непосредственно в пределах одного уровня - одной формы: оно опосредствуется переходами в другие формы, так что лишь общая совокупность ряда качественно разнородных превращений дает, наконец, эффект в пределах одной формы. Функционирование взаимодействующих систем связано с реорганизацией структур ее компонентов путем дифференциации и реинтеграции их элементов; при этом пределы сохранения структуры системы (типа связи ее компонентов) определяют отрезок, занимаемый данной формой в иерархии взаимодействий. Изменение структуры системы сопряжено с изменением типа связи ее компонентов, с переходом к новому типу связи - с развитием.

Развитие - способ существования системы взаимодействующих систем, связанный с перестройкой конкретной системы, с образованием качественно новых временных и пространственных структур.

Всякая высшая (надстроечная) форма складывается в недрах низшей (базальной) формы. Процесс становления новой формы связан с неизбежной постоянной деформацией способа связи, возникающей в итоге постоянного видоизменения компонентов системы. Как уже говорилось, эти изменения могут возникать не только в результате внешних влияний; их неизбежность заключена уже в самом принципе взаимодействия, в его противоречивости. Способ взаимодействия, как известно, не определяется лишь той функцией, которая свойственна какому-либо из компонентов, он определяется функциями двух компонентов. Перекрещивание функций и ведет к его видоизменению, в результате чего в недрах низшей формы постепенно подготавливается некоторый набор элементов («побочных» - для данной формы взаимодействия - продуктов), который в известных условиях преобразуется в качественно иную структуру, более соответствующую новому способу связи, становясь тем самым его адекватным условием, раскрывая перспективы для развертывания нового этапа развития. Видимо, в этот момент и происходит качественный скачок - переход количества в качество.

Возникнув на основе низшей формы, высшая форма не порывает с ней связи. На всем протяжении своего существования высшее сохраняет производность от низшего. Однако по мере своего развития высшее оказывает на низшее обратное влияние, так что в определенном смысле ряд продуктов низшей формы взаимодействия можно и необходимо рассматривать как следствие взаимодействия в высшей форме. Значит, первичность низшей формы по отношению к высшей не абсолютна. Высшая форма, вырастая нз низшей, подчиняет себе свою предшественницу, оказывает на нее организующее влияние и преобразует ее соответственно своим собственным особенностям. Взаимодей-

ствие в низшей форме, рассматриваемое в системе высшей формы, оказывается внутренним взаимодействием, оно выполняет роль промежуточного, опосредствующего звена.

Связь базальных и надстроечных структур осуществляется через продукты взаимодействия, каждый из которых является как бы узлом, скрепляющим два примыкающих звена.

Процесс взаимодействия в любой форме выливается в двоякого рода продукты, сплетая, таким образом, неразрывную цепь качественно разнородных связей, формирование продукта оказывается зависимым не только от данного процесса, но и от процесса, протекающего в смежной форме взаимодействия (рис.3).

События в выдших формах взаимодействия немыслимы, если

цепь оказывается «порванной» в каком-либо из нижележащих звеньев - работа вышележащего звена зависит от всей цепи. Но, как было уже сказано, высшее звено после своего возникновения постепенно занимает доминирующее в цепи место, организуя и направляя всю ее работу. Поэтому и нарушения нормального функционирования цепи в ее высшем звене не остаются без последствий для нижележащих звеньев. Зависимость высшего и низшего оказывается взаимообратимой.

Для дифференцирования качественно своеобразных форм взаимодействия и установления их субординации важное значение имеет выделение необходимых критериев. Можно предложить два таких критерия: качественный и количественный.

Если рассматривать любую вышестоящую форму взаимодействия по отношению к нижестоящей форме, то обнаружится, что во всех случаях высшее слагается из элементов низшего, организованных в строго определенную систему - структуру. В различиях организации компонентов системы, в ее структуре, собственно, и состоит все качественное многообразие природы.

Таким образом, организация структуры взаимодействующей системы является качественным критерием характеристики формы взаимодействия. Формы взаимодействия можно различать и по количественному признаку. Одним из выражений цепного характера явлений, развертывающихся в каждом отдельном акте взаимодействия, является наличие «скрытого периода», разделяющего первый и третий моменты взаимодействия.

В физике долгое время господствовала ошибочная теория «дальнодействия», допускающая мысль о том, что тела способны воздействовать друг на друга на расстоянии, через пустое пространство. Согласно данной теории, действия эти могут передаваться от тела к телу мгновенно. Дальнейшее развитие физики привело к отказу от старых воззрений. Было доказано, что всякое воздействие одного тела на другое передается от точки к точке с конечной скоростью. Стальной шарик, падая на кафельный пол, казалось бы, мгновенно вновь отрывается от него и направляется вверх. Однако падение и подъем разделены некоторым микроинтервалом времени, который необходим для перестройки внутренней структуры как шарика, так и того места пола, с которым он соприкасается. Подскакивание шарика вверх есть эффект такой перестройки структуры обоих компонентов взаимодействующей системы. Известно также, что даже самый чувствительный гальванометр обладает некоторым моментом инерции, т. е. для того, чтобы прибор прореагировал на посланный в него электрический ток, необходим некоторый промежуток времени - «скрытый период» действия. Подобные явления связаны со всеми формами инерции.

В физических формах взаимодействия «скрытый период» ничтожен, он выражается в микроинтервалах времени. По мере усложнения форм, объединяя в себе промежуточные этапы, он

возрастает. Так, например, в физиологических Явлениях скрытый период действия сравнительно легко поддается измерению (он приобрел специальное название «латентного периода»), а в психических явлениях он называется простой психической реакцией, измеряемой временем порядка 100-200 миллисекунд.

При определенных условиях измерения длительность скрытого периода взаимодействия может служить количественной характеристикой его формы 14 . Многие из взаимоотношений взаимодействия и развития, указанных в нашей схеме, могут быть охвачены общим принципом трансформации этапов развития явления в структурные уровни его организации и функциональные ступени дальнейших развивающих взаимодействий.

Этот принцип (назовем его кратко ЭУС - этапы - уровни - ступени) мы и используем как основной «рабочий принцип», реализуя его на протяжении всего исследования, раскрывая и развертывая тем самым его содержание.

О системном подходе

В современной науке существует тенденция объединять все те исследования, в которых центральным понятием оказывается система, в общий класс «системного подхода», «системных исследований».

Хотя сам системный подход пока еще не имеет четко сформулированных общих принципов и собственного лица, мы все

14 Количественный критерий является весьма многообещающим. Скрытый период возрастает по мере усложнения форм взаимодействия, и это вполне понятно, так как каждая вышестоящая форма опосредствуется нижестоящими. Между теми н другими, естественно, имеется самая общая количественная зависимость, которая может быть выражена математическим уравнением, включающим в себя некоторую постоянную, характеризующую собой количественную сторону перехода от низшей формы взаимодействия к высшей. Оперируя таким уравнением, можно построить модель субординации качественно своеобразных форм взаимодействия, не зная всех нх наперед (такая модель напоминала бы собой таблицу Менделеева в тот период, когда она была только что выведена н имела массу свободных мест, которые позднее были заполнены реально найденными элементами). Построение теоретической шкалы форм взаимодействия облегчит задачу заполнения ее реально найденными формами взаимодействия. Определяя экспериментальным путем величины скрытого периода тех нлн иных форм взаимодействия (соблюдая при этом условия, обеспечивающие однозначность измерений и учитывающих особенность трансформации этапов развития явления в структурные уровни его организации), можно будет расположить эти формы по данной шкале соответственно нх субординации.

Понятие «латентный период» интересно еще в одном отношении. Можно полагать, что латентный период выражает естественную единицу времени, свойственную той нлн иной форме взаимодействия. До сих пор единицы времени оставались весьма условными - они соизмерялись с частным случаем - периодом обращения Земли вокруг осн. Рассматривая время как процессуальную сторону взаимодействия, мы сможем подойти к пониманию структуры времени, в какой-то мере аналогичной той структуре, которая обнаруживается при исследовании пространства, материн.

же считаем необходимым указать на то отношение, в которое может быть поставлена к нему наша схема.

С этой целью среди множества направлений системных исследований мы выделим две ветви: конкретно-синтетическую, где преобладающим оказывается формальный момент, и абстрактно-аналитическую, где преобладает содержательный момент.

Отметим, что эти различные ветви не исключают друг друга. Скорее это взаимодополняющие направления исследований, между которыми в конце концов должна быть установлена строгая взаимообусловленность.

Конкретно-синтетическая ветвь направлена на изучение систем конкретных вещей и явлений; здесь в едином формальном плане рассматриваются множества связей, каждое из которых в содержательном плане может осуществляться согласно различным по качеству законам. Известно, что некоторые кибернетики, особенно зарубежные, определяют систему как любой комплекс пусть даже самых разнородных элементов, но связанных между собой в единое целое. Естественно, что осмыслить сущность системы можно только тогда, когда связи между ее элементами оказываются вскрытыми. Но так как во многих случаях структуры устройств, управляющих системами, не поддаются точному определению и рассматриваются как «черный ящик», описание связей с учетом качественной специфики законов, лежащих в основе этих связей, невозможно. Кибернетика преодолевает эту трудность тем, что, подчиняя исследования системы ясной задаче управления ею, она изучает функции на «выходах» системы в зависимости от ее «входов». При этом широко используется аппарат теории вероятности.

Конкретно-синтетическая ветвь в анализе систем состоит в том, что строятся абстрактно-математические модели конкретных вещей и явлений, но не законов, которым подчиняются взаимодействия вещей. Как отмечает Ст. Бир (1963), системы - это и игра в биллиард, и автомобиль, и экономика, и язык, и слуховой аппарат, и квадратное уравнение, и т. п. Количество компонентов таких систем может быть в принципе бесконечным.

Чтобы организовать рациональное управление конкретной системой, необходимо отыскать нужную обратную связь, которая для вероятностных систем является единственным действительно эффективным механизмом управления. Для этого не нужны знания качественно своеобразных законов взаимодействия вещей. Ведь в природе такие обратные связи возникают без знания соответствующих им законов, например накопление углекислоты в организме животного повышает интенсивность его дыхания и т. п. Чтобы получить возможность управлять сложными системами, «не поддающимися детальному описанию... мы должны предусмотреть управляющий механизм, способный вы-

поднять функции, которые нам не ясны, хотя мы сами строим этот механизм» (Ст. Вир, 1963). В этом смысле кибернетика имитирует природу, в которой «прилаживания» весьма широко распространены.

Возможность подобного рода имитации природы не является, конечно, полным повторением ее слепых действий. Кибернетика имеет мощные методы такой имитации, в частности математические методы, не оперирующие терминами причин и следствий, но пользующиеся функциональным описанием. Такой метод в определенной мере преодолевает трудности, связанные со сложностью качественного анализа явлений, но вместе с тем он очень напоминает попытки школьника решать арифметические задачи «подбором», где тоже можно отыскать множество изящных нюансов. Конечно, было бы неправильно на основании такой аналогии отрицать достигнутые кибернетикой успехи, а тем самым и ее методы. Однако, с другой стороны, столь же неправильно считать кибернетические методы исследования систем единственно возможными, исключающими все прочие методы. Кибернетический метод - лишь один из возможных.

Кибернетика исследует системы управления и связи. По своей основной направленности кибернетический подход к исследованию систем есть подход синтетический. Считая, что синтетический подход к вещам обретает полную силу лишь тогда, когда он опирается на соответствующий ему анализ явлений, следует подчеркнуть особое значение аналитической стороны исследования систем.

Абстрактно-аналитическая ветвь направлена на исследование абстрактно выделенных взаимодействий отдельных свойств вещей и явлений, подчиняющихся в содержательном плане качественно однородным законам l 5 ; здесь исследователя интересуют не конкретные вещи сами по себе, а те их свойства, которые возникают как продукты качественно своеобразных взаимодействий.

В основе выделения систем лежит анализ иерархии форм движения (взаимодействия) материи, способов взаимодействия, структурных уровней развивающихся материальных реальностей.

Уже потому, что мы не владеем абсолютной истиной и не можем учесть всего бесконечного числа влияний, которые непосредственно или опосредствованно испытывают на себе любые конкретные явления, следует, что любое конкретное явление, любая конкретная система могут выступить при определенных условиях в нашем сознании как вероятностные.

15 Степень дифференциации подходов в данном случае зависит от уровня развития познания; поэтому второй подход практически в известной мере всегда включает в себя элементы первого. Вместе с тем в пределе своего развития оба подхода должны сливаться.

Вместе с тем в любой из f аких систем можно найти элементы детерминизма. Для этого нужно абстрагироваться от бесчисленного многообразия свойств, присущих конкретным системам, входящим как составные элементы в данные системы взаимодействия, и рассмотреть какое-либо одно из этих свойств, порождаемое специфическим для него взаимодействием данной вещи с какой-либо другой. При таком подходе рассматриваются не система вещей и не вещи как системы, а системы взаимодействий, каждая из которых определяется специфическими для нее законами.

При абстрактно-аналитическом подходе интересующая нас система выделяется путем абстракции из всего бесконечного ряда реальных взаимодействий. Это выделение предполагает определение специфики и места данной системы в иерархии форм взаимодействия и установление отношения данной формы к смежным с ней формам - высшей и низшей.

С точки зрения нашей задачи - исследования психологии творчества - абстрактно-аналитический подход представляет значительно больший интерес, к нему и тяготеет методологический аспект нашей схемы.

Вместе с тем абстрактно-аналитический подход безусловно предполагает и наличие путей возврата к конкретному - созидание аналитико-синтетической картины исследуемых явлений. В таком случае он должен выливаться в аналитико-синтетиче-ский подход. Это и есть одно из важнейших требований марксистско-ленинской диалектики.

Пономарев Я. А. Психология творчества. М., 1976.

Пономарев Я. А. Психология творчества и педагогика. М., 1976.

Пономарев Я. А. Роль непосредственного общения в решениях задач, требующих творческого подхода: Проблема общения в психологии. М., 1981. С. 79–91.

Пономарев Я. А. Фазы творчества и структурные уровни его организации // Вопросы психологии. 1982. № 2. С. 5–13.

Пономарев Я. А. Фазы творческого процесса: Исследование проблем психологии творчества. М., 1983.

Пономарев Я. А. Психология творчества: Тенденции развития психологической науки. М., 1988.

Пономарев Я. А. Психология творения. М.; Воронеж, 1999.

Пономарев Я. А., Гаджиев Ч. М. Психологический механизм группового (коллективного) решения творческих задач: Исследование проблем психологии творчества. М., 1983. С. 279–295.

Пономарев Я. А., Гаджиев Ч. М. Закономерности общения в творческом коллективе // Вопросы психологии. 1986. № 6. С. 77–86.

Попов В. В. Креативная педагогика. Техническое творчество: теория, методология, практика. М., 1995. С. 77–78.

Попов П. Г. Стиль в искусстве как средство выражения индивидуального. Стиль человека: психологический анализ / Под ред. А. В. Либина. М., 1998. С. 227–251.

Попова Л. В. Современные подходы к определению того, что такое одаренность // Школа здоровья. 1995. № 1. С. 5–18.

Попова Л. В. Проблема самореализации одаренных женщин // Вопросы психологии. 1996. № 2. С. 31–41.

Попова Л. В., Орешкина Н. А. Как школа может содействовать реализации способностей одаренных девочек // Педагогическое обозрение. 1995. № 3. С. 41–46.

Порошина Т. И. Креативность в структуре личности руководителя: Материалы IV Всероссийского съезда Российского психологического общества. М., 2007. Т. 3. С. 65.

Почебут Л. Г., Чикер В. А. Организационная социальная психология. СПб., 2000.

Прангишвили А. С., Шерозия А. Е., Бассин Ф. В. Об отношении активности бессознательного к художественному творчеству и художественному восприятию. Тбилиси, 1978. С. 477–492.

Предупреждение подростковой и юношеской наркомании. М., 2000.

Проблемы научного и технического творчества: Материалы к симпозиуму (июнь 1967 г.). М., 1967.

Проблемы научного творчества в современной психологии. М., 1971.

Проблемы способностей в отечественной психологии: Сб. научных трудов. М., 1984.

Психогимнастика в тренинге / Под ред. Н. Ю. Хрящевой. СПб., 2002.

Психологическая диагностика детей и подростков. М., 1995. С. 97–102.

Психологическая структура способностей личности к научно-техническому творчеству. Киев, 1990. Психологические исследования творческой деятельности / Под ред. О. К. Тихомирова. М., 1975. Психологический словарь. М., 1993.

Психология одаренности детей и подростков / Под ред. Н. С. Лейтеса. М., 1996. Психология одаренности: от теории к практике. М., 2000. Психология: Словарь. М., 1990.

Психология способностей: современное состояние и перспективы исследований: Материалы научной конференции, посвященной памяти В. Н. Дружинина. 19–20 сентября 2005 г. М., 2005.

Психология: Учебник для гуманитарных вузов / Под ред. В. Н. Дружинина. СПб., 2001. Психология: Учебник для технических вузов / Под ред. В. Н. Дружинина. СПб., 2000б. Психология: Учебник для экономических вузов / Под ред. В. Н. Дружинина. СПб., 2000а. Психология одаренности детей и подростков. М., 1996.

Пуанкаре А. Математическое творчество. СПб., 1909.

Пушкин В. Н. Эвристика – наука о творческом мышлении. М., 1967.

Пушкин В., Фетисов В. Интуиция и ее экспериментальное изучение // Наука и жизнь. 1969. № 1. С. 29.

Пыжьянова Е. В. Взаимосвязь дивергентного мышления и успешности обучения. Психология XXI века: Материалы научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых. СПб., 2008. С. 308.

Пэрна И. Я. Ритмы жизни и творчество. Пг., 1925.

Рабочая концепция одаренности / Под ред. В. Д. Шадрикова. М., 1998.

Равич-Щербо И. В., Марютина Т. М, Трубников В. И., Белова Е. С., Кириакиди Э. Ф. Психологические предикторы индивидуального развития // Вопросы психологии. 1996. № 2. С. 42–54.

Равич-Щербо И. В., Марютина Т. М., Григоренко Е. Л. Психогенетика: Учебник. М., 1999.

Раевский А. Н. К вопросу о сущности и природе воображения: Материалы III Всесоюзного съезда психологов. 1968. Т. 1.

Ражников В. Г. Психология творческого процесса дирижера: Автореф. дис…. канд. наук. М., 1973. Ражников В. Г. Дневник творческого развития. М., 2000.

Развитие творческой активности школьников / Под ред. А. М. Матюшкина. М., 1991.

Разумникова О. М. Пол и профессиональная направленность студентов как факторы креативности // Вопросы психологии. 2002. № 1. С. 111–125.

Разумникова О. М. Проявление половых различий в творческой деятельности // Вопросы психологии. 2006. № 1. С. 105–112.

Разумникова О. М., Прибыткова М. В. Роль конвергентных и дивергентных процессов в творческом мышлении: значение факторов пола и возраста: Материалы IV Всероссийского съезда Российского психологического общества. М., 2007. Т. 3. С. 109.

Разумникова О. М., Шемелина О. С. Личностные и когнитивные свойства при экспериментальном определении уровня креативности // Вопросы психологии. 1999. № 5. С. 130–139.

Райнов Т. И. Теория творчества. Харьков, 1914.

Рапопорт С. О вариантной множественности исполнительства: Музыкальное исполнительство. М., 1972. Вып. 7.

Ревеш Г. Раннее проявление одаренности, ее узнавание: Современные проблемы. Пг., 1924.

Ретанова Е. А., Зинченко В. П., Вергилес Н. Ю. Исследование перцептивных действий в связи с проблемой инсайта // Вопросы психологии. 1968. № 4.

Рибо Т. Опыт исследования творческого воображения. СПб., 1901. Рише Ш. Гениальность и помешательство. СПб., 1893.

Роджерс К. К теории творчества: Взгляд на психотерапию. Становление человека. М., 1994. С. 74–79.

Роджерс Н. Творчество как усиление себя // Вопросы психологии. 1990. № 1. С. 164–168.

Рождественская Н. В. Творческая одаренность и свойства личности (экспериментальное исследование актерской одаренности): Психология процессов художественного творчества. Л., 1980. С. 57–67.

Рождественская Н. В. Психология процессов художественного творчества. Л., 1980.

Рождественская Н. В. Развитие креативности методами арт-терапии и импровизации // Ананьевские чтения, 2004: Материалы научно-практической конференции. СПб., 2004. С. 617–618.

Рождественская Н. В., Толшин А. В. Креативность: пути развития и тренинги. СПб., 2006.

Розен Г. Я. Обзор литературы по проблемам научного и технического творчества в США: Исследования по психологии научного творчества в США. М., 1966.

Розет И. М. Исследования эвристической деятельности и их значение для понимания творчества: Проблемы научного и технического творчества (Материалы к симпозиуму). М., 1967.

Розет И. М. Психология фантазии. Минск, 1991.

Розов А. И. Фантазия и творчество // Вопросы философии. 1966. № 9.

Романцов М. Г., Михалевская Г. И. Креативный фактор и привлекательность избранной студентами специальности // Ананьевские чтения, 2001: Тезисы научно-практической конференции. СПб., 2001. С. 185–186.

Ротенберг В. С., Аршавский В. В. Поисковая активность и адаптация. М., 1984.

Ротенберг В. С. Психофизиологические аспекты изучения творчества. Психология художественного творчества: Хрестоматия / Сост. К. В. Сельченок. Минск, 2003. С. 569–593.

Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности // Вопросы философии. 1989. № 4.

Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М. 1946; 1999. Главы «Воображение», «Способности».

Рубинштейн С. Л. Проблема способностей и принципиальные вопросы психологической теории:

Тезисы докладов на I съезде общества психологов СССР. М., 1959а. Вып. 3. С. 138. Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959б.

Концепция творчества Я.А. Пономарева

Подготовил: студент 3 курса группыГГ-109 Невидничий Ф.С.

Принял: Зобков А.В.

Ростов-на-Дону

План.

1.Введение.

2. Психологические механизмы творчества.

3. Этапы внутреннего плана действий.

4. Понятие познавательно-психологического барьера.

5. Барьеры в системно-динамической модели деятельности.

6.Заключение.

Введение.

С конца 50-х годов Я.А. Пономаревым стала разрабатываться концепция психологического механизма творчества и его центрального звена, которая стала методологической основой настоящей работы. Концепция Я.А. Пономарева подтверждается проведенными экспериментальными исследованиями и удобна для разработки на ее основе новых направлений изучения психологии творчества. Я.А. Пономарев подходит к изучению творчества с позиций абстрактно- аналитической стратегии. Творчество определяется им в широком смысле как механизм развития или взаимодействие, ведущее к развитию. Основными составляющими психологической модели творческой деятельности с этих позиций являются система и компонент, процесс и продукт. При этом основные принципы, реализуемые в данном логическом аппарате, следующие. Понятие системы, выделенной для анализа, относительно: всякий компонент системы может быть рассмотрен как система нижестоящего структурного уровня, и наоборот, сама система является компонентом системы вышестоящего уровня. Взаимодействие опосредствуется переходами в другие формы. Процесс взаимодействия связан с продуктами предшествующих взаимодействий, аналогично любой продукт взаимодействия есть следствие как процессов, специфичных для данной системы, так и процессов, характерных для смежных с данной систем (выше - и нижестоящих). Развитие - способ существования системы взаимодействующих систем, связанный с надстройкой качественно новых временных (процессуальный аспект) и пространственных (продукт) структур.

Психологические механизмы творчества .

Психическая система, считает Я.А. Пономарев строится в результате взаимодействия компонентов, которыми являются субъект и объект. Всякий психический акт может быть рассмотрен с точки зрения процесса как временного параметра и с точки зрения результата как пространственной характеристики во взаимоотношениях субъекта и объекта. Субъект в психологическом, смысле - "живое существо, способное к сигнальному взаимодействию с окружающим". Объектом же являются "предметы, явления, выраженные в тех их свойствах, с которыми живое существо взаимодействует как субъект". Сущность психического взаимодействия - принцип сигнальной связи. Рассматривая схему цикла конкретных взаимодействий человека с предметом, Пономарев выделяет в актах взаимодействия комплекс различного рода изменений: это изменения (развитие) человека, изменения предмета и сам процесс взаимодействия. При этом взаимодействии происходят изменения содержания и формы предмета, которые определяются с одной стороны природой предмета, а с другой - характером совершаемых с предметом действий. Двойственны и изменения человека - здесь также имеет место преобразования содержания и формы. Анализируя все виды изменений, рассматривая их независимо одно от другого, Пономарев приходит к выделению 4 процессов, относящихся к 2 группам - группе предмета и группе человека:

а) процесс изменения содержания предмета;

б) процесс изменения формы предмета;

в) процесс изменения содержания человека;

г) процесс изменения формы человека.

Наибольший интерес для психологического анализа представляет четвертый - формальный процесс, протекающий в человеке.

Но развитие нельзя рассматривать изолированно от взаимодействия, поскольку само понятие развития содержательно лишь в применении к рассмотрению всей системы в целом (субъект - взаимодействие - объект). Задача психологического исследования ни в коем случае не исчерпывается только изучением процессов, происходящих в предмете и человеке, взятых изолированно друг от друга. В процессе взаимодействия происходит взаимопереход процесса и продукта. Развитие как субъекта, так и объекта определяется их взаимодействием.

Мышление определяется Я.А. Пономаревым как процесс взаимодействия познающего субъекта с познаваемым объектом, ведущая форма ориентировки субъекта в действительности. Оно отличается от познания - задача, возникающая в процессе такого взаимодействия, является творческой в силу того, что у субъекта нет готовых средств для ее решения. Кроме того, мыслительная задача отличается отсутствием жесткой связи с какой либо определенной потребностью, в то время как познавательная задача связана с определенной потребностью - приобретением знания. Интеллект рассматривается как "аппарат специфического ориентирования во времени и пространстве". Действие направлено на решение какой-либо задачи или ее отдельного звена. Совокупность психических действий, каждое из которых решает различные звенья общей задачи, есть психическая деятельность.

При построении психологической модели творчества особое внимание необходимо уделить двум моментам - моменту достижения интуитивного решения с одной стороны и моменту его формализации с другой. Я.А. Пономарев выделил условия возможности интуитивного решения, установив следующие важные закономерности: 1) интуитивное решение возможно лишь в случае, если ключ к нему уже содержится в неосознаваемом опыте; 2) такой опыт малоэффективен, если он содержится в предшествующих попытке решения задачи действиях;

3) неосознаваемый опыт более эффективен, формируясь на фоне целевой поисковой доминанты, возникающей в итоге предварительных попыток решить задачу; 4) эффективность неосознаваемого опыта возрастает, когда неправильные приемы решения исчерпывают себя, но поисковая доминанта еще не гаснет; 5) влияние неосознаваемой части действия эффективна тем более, чем менее содержательная его осознаваемая часть; 6) усложнение ситуации приобретения опыта препятствует возможности его последующего использования; 7) аналогичное усложнение задачи также действует отрицательно; 8) успех решения зависит также от степени автоматизированности действий, в ходе которых складывается необходимый неосознаваемый опыт - чем менее автоматизированы способы действий, тем больше вероятность решения; 9) наконец вероятность нахождения решения тем больше, чем к более общей категории относится итоговое решение творческой задачи.

Рассматривая этот вопрос применительно к проблеме барьера, можно сказать, что момент интуитивного нахождения решения (по Пономареву) соответствует моменту преодоления барьера. Поэтому важно проанализировать условия, при которых вероятность, такого преодоления максимальна.

Действия человека при разрешении той или иной проблемы могут протекать во внешнем или внутреннем плане. Внешний план соответствует уровню элементарного взаимодействия субъекта с объектом. Неопосредствованный внутренним планом, он является единственным генетически исходным планом. Формирующаяся система первичных моделей действительности отображает взаимодействие субъекта с объектом и выступает как собственно восприятие. Главная черта внешнего плана - следование непосредственной предметной ситуации, действия не обосновываются.

Внутренний план действий (ВПД) - это субъектная модель фило- и онтогенеза человека, в более узком смысле - субъектная модель специфически человеческого, общественного по своей природе взаимодействия человека с окружающим - с другими людьми, продуктами труда, явлениями общественной жизни, предметами и явлениями всей доступной данному человеку природы в целом. В результате такого взаимодействия происходит дифференциация первичных моделей и формируется система вторичных (означенных) моделей. Базальным компонентом всякой означенной модели является первичная модель. ВПД неразрывно связан с внешним, он возникает на основе внешнего, функционирует и реализуется через внешний план. По мере развития внутренний план перестраивает внешний.

Этапы внутреннего плана действий.

Экспериментальные исследования Я.А. Пономарева позволили ему выявить пять этапов развития ВПД:

Первый этап. Исходный уровень, начиная с которого рассматривается развитие ВПД. На этом этапе ребенок еще не способен действовать "в уме", подчинять свои действия словесно поставленной задаче. Решение идет лишь во внешнем плане. ВПД есть, но структура деятельности в нем не дифференцирована. Процесс (способ) и результат собственного действия не расчленены (слитны). Активность обусловлена непосредственно практическими потребностями, цели направлены на преобразование предметной ситуации. Оценка действий совершенно субъективна, эмоции выступают в роли обратной связи.

Второй этап. Решение задач также происходит лишь во внешнем плане путем манипулирования вещами. Во внутреннем плане репродуцируются готовые решения. Происходит осознание продуктов предметных действий в процессе их оречевления. Структура действий во внутреннем плане начинает дифференцироваться - в него переводятся продукты действий, но процессы (способы) в внутреннем плане еще не представлены. На этом этапе ребенок способен репродуцировать вербально во внешний план данное ему готовое решение. Интеллект ребенка, став речевым, остается практическим. Манипулирование предметами, вещами происходит без осмысленного плана. Нет соотнесения частной и общей цели, общая задача "выталкивается". Оценка эмоциональна, хотя внешние речевые указания начинают влиять как на выбор цели, так и на контроль действий, их регуляцию и оценку.

Третий этап. Решение задачи происходит путем манипуляции представлениями предметов.

Расчленяются продукт и процесс действия, способы действий вскрываются, становится возможным их "оречевление". Сами по себе действия во внутреннем плане подобны действиям во внешнем плане. На данном этапе формируется новый тип активности, побуждением к которой является потребность в решении теоретических задач. Складывается способность к самокоманде, происходит подчинение частной цели общей. Существенно возрастают возможности стимуляции - появляются собственно познавательные потребности и целеполагания. Контроль действий еще выполняется преимущественно вещами, а в оценке результатов действия доминируют эмоции.

Четвертый этап. Также как на предыдущем этапе решение задачи находится путем манипулирования представлениями предметов, но при повторном обращении к задаче найденный однажды путь уже составляет основу плана повторных действий, которые строго соотносятся с требованиями задачи. Задача решается по плану, в основе которого - предшествующее решение практической задачи. План решения строится путем преобразования практической задачи в теоретическую. В качестве факторов, стимулирующих активность, выступают наряду с практическими и теоретические задачи, но только те, которые непосредственно связаны с решением практической задачи и которые представляют собой непосредственную рефлексию на эти задачи. Отчетливо выражается способность к самокоманде. Контроль и оценка действий становятся в основном логическими.

Пятый этап. Наметившиеся на предыдущих этапах тенденции достигают своего полного развития. Способность к самокоманде сформирована. Действия систематичны, подчинены строгому плану, соотнесены с задачей. Контроль деятельности и оценка ее результата становятся чисто логическими.

Своеобразие данного этапа в том, что построение плана предваряется анализом собственной структуры задачи. Преодолевается непосредственная привязанность к практическому решению.

В ситуации нетворческой задачи интеллект реализует готовые логические программы. В ситуации творческой задачи провал избранной программы ("крах логических программ") возвращает решающего на предыдущие структурные уровни организации интеллекта. Дальнейший ход решения характеризуется постепенным подъемом от уровня к уровню, и соответственно происходит смена типов поведения, характерных для каждого из этапов развития. Таким образом структурные уровни организации интеллекта выступают теперь как ступени решения творческой задачи. Сложность задачи Я.А. Пономарев связывает с "величиной амплитуды смены доминирующих уровней, то есть с тем количеством структурных уровней организации психологического механизма творчества, которое вовлекается в процесс решения в качестве доминирующих уровней организации этого процесса ".

Пономарев разработал также модель, демонстрирующую принцип взаимопроникновения сфер логического и интуитивного, внешние грани которых представляются как абстрактные пределы. Снизу таким пределом оказывается интуитивное мышление (действия строятся преимущественно во внешнем плане), сверху - логическое мышления (действия по строгому внутреннему плану).

Центральное звено психологического механизма творческой деятельности включает следующие фазы: 1) логический анализ проблемы, приложение наличных знаний, доминирует высший уровень. Эта фаза завершается крахом намеченных программ, возникновением поисковой доминанты; 2) интуитивное решение - удовлетворение потребности в новизне, доминирует нижний уровень; 3) вербализация интуитивного решения, приобретение нового знания, доминирует средний уровень; 4) формализация нового знания - формирование логического решения, доминирует высший уровень.

Таким образом, Я.А. Пономарев, тщательно анализируя процесс творчества, выделяет уровни развития внутреннеплановых действий от низшего (чисто интуитивного) до высшего (логического). В концепции Я.А. Пономарева познавательно-психологический барьер не рассматривается. Первая фаза завершается "крахом логических программ", соответствующим, на наш взгляд, моменту возникновения барьера. Известные (или очевидные) способы интеллектуальных действий оказываются неэффективными, в то же время барьер препятствует обнаружению иного пути. Выделенный нами особо момент преодоления барьера, по нашему мнению, соответствует второй фазе центрального звена психологического механизма творческой деятельности - фазе интуитивного решения. Поскольку на этой фазе доминирует нижний уровень (интуитивный), то и сознательная фиксация и описание этого момента испытуемым затруднительны.

Понятие познавательно-психологического барьера.

Академик Б.М. Кедров, разрабатывая модель познавательно- психологического "механизма" научного открытия, ввел понятие "барьера" (познавательно-психологический барьер - ППБ). Этот барьер на первом этапе своего возникновения и функционирования выполняет позитивную роль: он помогает полнее исчерпать возможности достигнутой ступени познания и препятствует слишком поспешному переходу на высшую ступень, поскольку этот переход, будучи неподготовленным, не может обеспечить действительного знания изучаемого предмета (касается ли это открытия нового закона природы или создания новой теории). Мысль ученого задерживается на данной ступени и "барьер" не дает ей совершить "скачок" на более высокую ступень. Б.М. Кедров уподоблял действие этого "механизма" шорам, которые надеваются на глаза лошади, чтобы она не замечала того, что происходит по сторонам, а видела только одну лежащую перед ней дорогу, его можно сравнить также с движением по рельсам, по строго определенной, заранее проложенной колее. Надо заметить, что это сравнение является очень удачным - движение мысли человека также происходит, как правило, по довольно привычным, накатанным путям, мы автоматически выполняем заложенные в нас (воспитанием, образованием, прежним опытом) алгоритмы. Привычные мысли и действия в привычных ситуациях позволяют человеку не тратить усилия на решение уже решенных задач, на "изобретение велосипеда". Этот сдерживающий барьер, возникая автоматически (без контроля сознания), не прекращает своего действия и по исчерпании своей позитивной роли (например, в ситуации, требующей кардинально нового подхода, пересмотра прежних взглядов). Когда достигнутая ступень познания уже исчерпала себя, механизм действия ППБ препятствует переходу мысли человека на более высокую ступень. Для того, чтобы переход на следующую ступень все же случился, необходимо преодолеть этот барьер, мысль ученого должна "перескочить" преграду, сойти с колеи. Анализируя ход мысли ученого, совершающего научное открытие, разрабатывающего новую теорию, Кедров приходит к выводу, что суть процесса научного творчества - в восхождении от фиксирования единичных фактов (Е) к выявлению их особенностей и разбивке на определенные группы (О) и далее - от особенности О к всеобщности (В) (открытию нового закона природы). Кратко этот процесс (логический аспект научного открытия) выражается следующей формулой:

Действие ППБ можно обозначить в этой модели вертикальной чертой, изображающей преграду, возникающую на пути перехода от особенности к всеобщности:

Е => О => | В

Научное открытие, когда оно созрело, состоит в преодолении "барьера", что можно проиллюстрировать следующей схемой:

Познавательно-психологический барьер возникает не только на самых высоких уровнях деятельности человеческого интеллекта, таких как научное творчество и создание новых теорий. Подобное явление обнаруживается и на относительно низких уровнях мыслительной деятельности. В этом случае, отмечает Кедров, процессы, происходящие на низших элементарных уровнях, могут служить моделями для более сложных процессов, таких как творческая деятельность ученых и совершение научных открытий. Соглашаясь с этим утверждением, хотим также отметить, что изучение действия ППБ и его преодоления на примере разных по сложности и "прочности барьера" задач, которое явилось одной из задач нашего экспериментального исследования, представляет особый интерес, поскольку позволяет достаточно четко осветить основные моменты процесса решения творческой задачи. При этом мы можем определенным образом классифицировать эти задачи, проследить как преодолеваются барьеры того или иного типа. Задачи, которые были использованы в нашем исследовании, так или иначе основаны на действии "барьера". Важным, на наш взгляд, является и вопрос о том, как неинтеллектуальные качества личности влияют на ее способность преодолевать барьеры разного уровня. Этот вопрос остается до сих пор недостаточно изученным, поэтому ему и уделяется особое внимание в нашей работе.

Что же помогает человеку преодолеть этот "барьер", сойти с привычной колеи мысли? Б.М. Кедров использует здесь понятие "трамплина", называя так подсказку, наводящий вопрос (в случае элементарных "барьерных" задач в экспериментах) или же какую-либо случайную аналогию (например, химик Кекуле вспоминал, что задачу о выяснении кольцевой структуры бензола он решил, наблюдая с крыши лондонского омнибуса, как сцеплялись между собой обезьяны, сидевшие в клетке). История научных открытий знает множество таких примеров, когда случайно возникшая ассоциация подсказывает ученому решение сложной научной проблемы. Случайная ассоциация играет роль "подсказки", "трамплина", помогающего мысли ученого совершить скачок на.новый уровень, преодолеть "барьер".

Анализируя более подробно механизм возникновения нужной ассоциации, Б.М. Кедров использует понятие интуиции, понимая ее как нелогическую форму умственной деятельности человека, или внесознательную (подсознательную) деятельность человеческого интеллекта. Человек, действующий интуитивно, не может сам объяснить, почему он поступает именно так. Интуиция совершает свою работу как бы непосредственным образом, без промежуточных ступеней, которые могли бы быть логически проанализированы и алгоритмизированы.

Первоначально мысль человека работает лишь в одном направлении, барьер не позволяет ему, оставаясь в рамках этого направления, прийти к решению. В определенный момент внезапно и совершенно случайно возникает другое направление мысли, вызванное какими-либо посторонними событиями. Это новое направление пересекается с тем, в котором до сих пор работала мысль ученого. В момент этого наложения срабатывает интуиция: она подсказывает, что ключ к решению можно найти именно в этом случайно возникшем направлении. Вторая цепь событий играет роль "трамплина" для первой, указывая путь преодоления "барьера", стоящего на пути к решению.

Б.М. Кедров особо подчеркивает следующие моменты, касающиеся работы интуиции в научном или изобретательском творчестве.

1. Необходима предшествующая длительная и кропотливая работа ученого, подготовительная работа мысли, чтобы случайная ассоциация сработала именно в направлении решения данной проблемы.

2. Интуиция, как форма непосредственного умозаключения в силу своей особенности не дает возможности объяснить свою работу, поскольку отсутствуют необходимые для этого звенья логической цепи.

3. Результатом работы интуиции является нахождение определенного решения, но при этом сама работа интуиции частично или полностью ускользает от внимания или памяти самого человека , особенно в случае, когда внешний толчок к возникновению ассоциации был несущественным, не ярким. В сознании человека сохраняется лишь сам процесс "прозрения" и его результат. В длинной цепи событий, связанных с поисковой, творческой деятельностью человека, работа интуиции представляет лишь один краткий момент; вне этой цепи интуиция кажется совершенно необъяснимой и непонятной. Поэтому, изучая работу творческой мысли человека даже на примере элементарных задач, мы должны рассматривать этот процесс, не забывая о взаимосвязи и взаимообусловленности каждого из его элементов.

Б.М. Кедров, введя понятие познавательно-психологический барьер, не делал предметом специального рассмотрения вопрос о различной степени сложности барьеров, специфику преодоления барьера в элементарных и сложных творческих задачах. На мой взгляд, эти вопросы заслуживают специального внимания и исследования.

Похожая информация.