Анализ главы «Последыш. Триада - сон в летнюю ночь

Монастырская А ТРИада - Сон в летнюю ночь

А Монастырская

А.Монастырская

ТРИада: Сон в летнюю ночь

С теми, кто друг друга ненавидит, на этом свете нет никаких

затруднений Они всегда похожи

М. Павич. "Хазарский словарь"

На вопрос, что будет через двадцать лет, я всегда отвечал: будет все

то же самое, но немного хуже

Б. Стругацкий

Ну кто, скажите на милость, придумал такие лестницы, где постоянно отсутствуют лампочки? Лифт, конечно, не работает. Так, берем себя в руки и карабкаемся по ступенькам. В кромешной темноте. А наверху - два красных огонечка: "Добро пожаловать в преисподнюю!". Но преисподняя ведь внизу? Кто знает, Наст, кто знает!

Стра-ашно? Аж жуть! Брось бояться, ты прекрасно знаешь, что наверху никого нет. Все давно почивают.

Так, а это кто у нас там сопит?

Кто, кто... Ты сопишь, балда, да еще подвываешь от избытка чувств.

Ага, вот и квартирка, норка моя маленькая, однокомнатная. Сим-Сим, откройся. Клац ключом вполоборота. Открылась, куда денется. Как ни крути, к себе домой пришла, не в гости.

Шур-шур-шур. Шуршат гады усатые. Сейчас свет включу, и поползут они изо всех щелей. Ко мне поползут, тепло человеческой души любят. Тянутся. Только тараканы ко мне и тянутся, больше некому.

Кухня. Наконец-то! Можно сесть спокойно, туфли скинуть, ноги вытянуть и с комфортом зареветь. По-бабьи. В голос. От обиды зареветь, между прочим.

А впрочем, сама виновата, нечего было подставляться. Кто меня за язык тянул - люблю, люблю. Ему это надо? О любви мы просто не успели договориться. И почему-то сей прискорбный факт выяснился именно нынешним вечером, аккурат через пять минут после закрытия метро.

Господи, как хочется выпить или, на худой конец, отравиться! Не навсегда, только на время. По-английски. Выйти на тот свет, не прощаясь, а потом вернуться. Выпить бы! А - нету. Хотя, стоп, почему нету? У мужа есть. У законного. У него всегда все есть. Что ж, пойдем скрести по сусекам. Стыдно, конечно, но душа у обиженной дамы горит и плачет. А это святое! Над этим даже не посмеешься.

Наша квартира - шедевр семейного зодчества. Коммунальная комната плюс коммунальный диван. Вы когда-нибудь спали в коммунальной постели? Это что-то! Любителям острых ощущений настоятельно рекомендую. Получите неизгладимое пятно на всю оставшуюся жизнь.

Вот! Знай привычки супруга своего, соблюдай дистанцию и будь бдителен! И тогда на тебя свалится счастье. А что, хорошее счастье - полтора литра "Метаксы" российско-украинского розлива. И даже с краником, чтоб удобнее было. Неделю назад муженек заныкал про черный день, а я приметила. Глазастая, с ума сойти! Вот он и наступил, тот самый черный день. Вадюше ведь все равно. Под утро приползет, не до того ему, бедняге, будет. Его, простите, будет очень-очень тошнить - в унитаз. Пьет Вадюша много, даже больше, чем я. В день съемок обязательно случается традиционный дружеский сабантуйчик, а поскольку съемки сутки через двое, то мой экс-Вадюша очень устает.

Кстати, чуть не забыла, а кто у нас муж?

Представитель рабочей интеллигенции. Нет, боже упаси, он не писатель. Он режиссер на вольных хлебах. Он светило... отечественной порнографии, со всеми, пардон, вытекающими отсюда последствиями.

Итак, за черный понедельник в моей непростой судьбе. Бренди, я и тараканы. Все. Гостей звать не будем. Чу! Телефон молчит, значит, это меня.

Пожалуй, пора привыкать к таким ночам. Их впереди будет много.

Хочу, добрая фея, чтобы у меня все было!

Договорились, у тебя все было!

Вот и у меня все когда-то было. Так ведь это когда было? Судьба, она, как кубик Рубика - все ясно и просто, понятно. Ну-ну. Один поворот - и попробуй составь обратно. Одно неверное движение, и твое упорядоченное бытие превращается в хаос.

Как они шуршат, господи! Тараканы! Это они от возбуждения. К спирту тянутся, словно к источнику знаний. Умные сволочи, что бы мне ни говорили о тараканьем IQ. Оно у них правильное. Хорошее IQ. Да и сами они ничего. Гладкие, глянцевые и все понимающие. У них даже глаза такие, как у лучшей подруги, когда она решилась, наконец, открыть всю правду:

А знаешь, твой муж тебе изменяет. Все знают, ты одна не догадываешься! Слепая! Святая!

Почему не догадываюсь? Знаю. И не слепая. А уж о святости кто бы говорил.

Попробуй не заметить, когда он вваливается в полчетвертого утра и с порога частит водочным речитативом:

Малыш! Я весь день на работе. Я денег принес - много...ого-го! И достает из широких штанин - использованные презервативы:

Понимаешь, сцена - он, она и дог. О, какой это был дог! Мраморный. Сам бы не удержался, но работа, зайка, прежде всего! А кондомы хорошие, импортные. Плотные! Им сносу нет. Мне можно доверять?

Порнография - это искусство. И оно требует редкой самоотдачи. Вадюша вечно в поиске: натура, типаж, негры, блондинки. И прима в стоп-кадре! Лика-суперстар. Ноги от пупа, поволока в глазах и ментоловая сигарета в зубах.

Лика меня жалеет. Еще бы, имеет право! Лучшая подруга. Она меня даже подкармливает и подпаивает, исключительно по доброте душевной. Снисходительно развлекает байками, когда Вадюша храпит на коммунальном диване. Потом уходит на его территорию. Ей здесь лень одной ночевать. Звезда да последует за своим творцом.

Я не звезда, я остаюсь на кухне. Вместе с этими, которые шуршат.

Вадюшу они избегают. А ко мне приходят. Ночью, днем - в любое время суток. И ведь не вывести ничем. Они у нас акклиматизировались. Война с ними идет вот уже сколько лет - а они, сволочи, только мутируют. Раньше просто ползали, теперь еще и летают. Говорю же, умные. А с другой стороны - пусть летают, пусть ползают, хоть какая-то иллюзия жизни.

Вот и сидим с ними, ночи коротаем, мужа поджидаем: когда он сперматоксикоз на работе преодолевает. Другого дела для такой домохозяйки, как я, не нашлось. Правда, и особого хозяйства - тоже. Это не для меня. Позади - разоблачительные статьи, зарубежные стипендии, гранты, денежные премии. Позади осталась я сама. Кто теперь меня помнит? То-то. Было имя сродни горькому блюзу, с тонким лимонным привкусом. (Неплохо сказанула! Плохо... Претенциозно. И пусть!) Имя-то осталось, ценителей нет. Были, и нет.

Это ведь в 2000-м казалось, что еще немного, еще чуть-чуть - и мы войдем в новую эпоху победителями. Все сходили с ума от слова "миллениум", пророчили новое счастливое будущее и ждали смелых и парадоксальных откровений.

Прогадали все. Потому что это был всего лишь миллениум. Призрак, очередной фантом перемен. Все осталось прежним, только намного скучнее и гаже. Элиту скосили под корень в первую же пятилетку, припомнив ей прошлые и будущие грехи. Упразднили все, даже газеты. Разве это газеты?! Пресные листки на изломанной скрепке.

Истинная пресса - в компьютерной сети. И ведь, что самое смешное, нас предупреждали, еще тогда, на стыке веков: ребята, постперестроечной журналистике кранты, то же самое произойдет и с таблоидами. Никто, правда, не верил. Как так? Что, не будет ни газет, ни радио, ни телевидения. А так! Дешевле, проще и спокойнее. В сети все под колпаком. Там каждый сам себе журналист, критик. О, sheet!

За стеной у соседей - средненький боевичок с извечным носогубным прононсом:

И кого это, люди добрые, занесло к нам на огонек?! Букашечки бросились врассыпную, а храбрая мадам застыла с молотком в руках подле входной двери. Да, это сюр, господа, но зато какой сюр!

Блин! Вот так трезвон! Может быть, не открывать? Нас нет дома! Нету нас дома, и не будет! А кто говорит? Говорит радио: московское время - 00 часов 00 минут. Спокойной ночи!

Впрочем, стоит ли так бесцеремонно поступать с человеком, даже если он ошибся номером квартиры? Пусть за дверью - зло, но ведь чужое, незнакомое, а потому очень-очень соблазнительное. Всегда есть альтернатива... Да-да, та самая, которая сейчас корчит мне рожи из Зазеркалья. Из двух зол мы выбираем то, которого еще не пробовали.

И таки открыла. Сделала шаг вперед, смахнув кубик Рубика со стола. Ну, и кто?

Никто. Господин Никто. Не в смысле загадочности, а, наоборот, в смысле заурядности. Господин Никто средних лет. (А насчет средних лет мне бы, постбальзаковской, помолчать!) Серый костюм. Серые (от пыли?) башмаки. Серый пух на голове.

Помнится, в школе мы, заучивая правила грамматики, упоенно бормотали: "И тогда пришел он. Некто в сером со свечой".

Вот... пришел. Только вместо свечи - пузатый портфель, серый от потертостей (бывший рыжий?). И мокрый березовый веник - торчком из портфеля! Роскошный экземпляр! Я про веник, а не про мужичка. Таких в базарный день на пятачок пучок. Я опять про мужичка. Веник-то ему зачем? И посреди ночи! Ирония судьбы, понимаешь! С легким паром!

Из санэпиднадзора.

Так! Приехали! Только СЭС мне для полного счастья и не хватало.

Вы не поняли. Я - служба ликвидации.

Ликвидации чего?

Ликвидации всего. Вы на тараканов жалуетесь?

Всем. Все жалуются на тараканов. Всем... Позволите войти? На лестнице дует.

Позволю. Позволила. Женская логика, точнее, полное ее отсутствие. В конце концов, почему бы и нет? Какая разница, выводить тараканов утром или прямо сейчас. Тем более, ночью их всегда больше.

Обувь снимать не буду, можно? Я без носков. В бане забыл, повесил сушиться и... забыл. А коньяка выпью, могу...

Да ради Бога, что я мужичков без носков не видела?! На кухне мы выпили. Синхронно закусили изрядным ломтем лимона. ...

Думается, погружение в психологию помещика, человека, признающего естественным, справедливым прежний порядок вещей - безраздельное владение судьбами и душами других людей, заставило Некрасова отступить от намеченной схемы поиска очередного кандидата в счастливые и рассказать о помещике - «последыше», не признавшем законность отмены крепостного права. Исследователи поэмы «Кому на Руси жить хорошо» пишут о том, что источник замысла главы «Последыш» , где рассказывается о случае в общем-то уникальном - добровольном согласии мужиков изображать крепостных в угоду умирающему барину, коренится в реальных происшествиях: о похожем случае рассказал декабрист Поджио. Возможно, что толчком к возникновению замысла послужила и история отца Некрасова: так и не примирившись с отменой крепостного права, он пытался заставить крестьян после реформы выполнять незаконные приказы, пока суд не обязал его отказаться от этой затеи. Но эти, и вполне возможные подобные примеры, Некрасов явно утрирует, сатирически заостряет.

В центре повествования - история вахлаков, «дурацкая камедь» - игра в крепостных, затеянная по просьбе наследников князя Утятина, наградой за которую должны быть луга. То, что было нормой, законом жизни многих поколений русских крестьян, их трагедией, становится игрой. Страшные картины крепостного права перестают быть, на первый взгляд, страшными. Не случайно мужики называют происходящее «камедь». По-разному относятся вахлаки к «камеди»: кто-то проявляет незаурядные актерские способности, изображая покорность барину, кого-то, как дворового Ипата, и уговаривать не надо участвовать в игре - он и жизни не мыслит без угождения барину. И даже степенного и совестливого бурмистра Власа, осуждавшего в душе происходящее, «коснулось» «дурачество вахлацкое». Играя «дурацкую камедь», крестьяне немало потешились, осмеивая выжившего из ума барина и его нелепые приказы - за его спиной.

Характерно, что одним из часто встречающихся в главе слов становятся «чудил» и «дурил». Эти слова относятся не только к настоящему, но и к прошлому. Утятин-князь всегда «чудил» и «дурил»: автор не случайно включает истории о молодости Утятина, о печальных для слуг «дурачествах» князя. Продолжает «чудить» он и после отмены крепостного права. Чудят и дурят и мужики-вахлаки. Посредник на вопрос вахлаков, соглашаться ли им за поемные луга на «камедь», так и отвечает: «Дурачьтесь». «Шутили мы, дурачились», - рассказывает Влас в ответ на недоумение крестьян-странников. Но любовь к дурачеству предстает как черта не только «вахлацкая». «Вы тоже люди чудные», - говорит Влас странникам. «Дурачество» можно было бы определить как черту, в общем-то, свойственную русским людям - как мужикам, так и господам. Но все господские «чудачества», о которых будет рассказано и в этой, и в других главах, например, в «Пире на весь мир», - издевательства над крестьянами. Мужицкая потеха - более безобидная. Так, и жители Корёжины, описанные в главе «Крестьянка», тоже будут по-своему «тешиться» над барином Шалашниковым. «Потеха» для них - умение вытерпеть порку, а потом подсчитать не полученные барином для оброка «лобанчики». Но мужицкие дурачества безобидны только на первый взгляд. Не случайно «камедь», показывает Некрасов, обернулась и трагедией - смертью Агапа, надерзившего Последышу и не стерпевшего последующего унижения - комедийной же порки по просьбе «мира».

В «Последыше» глазами странников мы смотрим на будни пореформенной деревни и затеянную мужиками-«вахлаками» «камедь», возвращающую и самих героев, и читателей в недавнее прошлое. Следует отметить, что, как и в других главах, важную роль в понимании авторского замысла играет зачин. Рассказ о «последыше» и сыгранной его бывшими крепостными «дурацкой камеди» начинается с описания «покосов широчайших» и мужика, пьющего воду после работы. Бытовая сцена приобретает глубоко символический смысл: мужик, стоящий на только что сметанном им стогу, выпивает огромный жбан воды. Сама эта сцена подтверждает первоначальное мнение странников о жителях деревни Большие Вахлаки: «Здесь богатырь народ!» Странным противоречием этому богатырству и предстает «дурачество». На «дурачество» читатель тоже смотрит глазами странников, таких же крестьян, но ни душой, ни разумом не принявших игру в крепостное право. Весьма важна их реакция на объяснение Власа: «Ин вы у Бога нелюди?» Происходящее для них - не «камедь», не забава, не чудачество или дурачество, а нарушение Божьих законов. Беря в основу сюжета редкий случай из русской жизни, автор ставит важную проблему, открывает одну из сторон народного характера: готовность отказаться от свободы, согласиться на унижение и несправедливость ради будущего благоденствия. Не случайно потом, уже после смерти Утятина, мужики-вахлаки так близко к сердцу воспримут рассказ Игнатия в «Пире на весь мир» о крестьянском грехе, о Глебе-старосте, за деньги уничтожившем вольную для восьми тысяч крестьян. Думается, что слова из песни ангела милосердия «Средь мира дольного» о «громадной, к соблазну жадной толпе» относятся не только к «верхам», но и к «низам».

Решение потешить умирающего князя, так и не примирившегося с отменой крепостного права, принимает «мир» - все вахлаки. Тема «мира», «вотчины» - единодушия крестьянского в решении главных вопросов занимает в главе очень важное место. «Мир велел», мир решил «помалчивать», мир дозволил «покуражиться уволенному барину остатние часы», «долгонько думал мир» - это центральная тема «Последыша». «Я миру порадел», - скажет потом Клим Лавин, добровольно взявший на себя роль бурмистра - главного ответчика перед барином. Но «мир» в этой главе не выступает как носитель народной совести, народной правды. Единство мнения не доказывает его истинности, а становится свидетельством всеобщего уклонения от правды. Тот же мотив общего уклонения от правды будет продолжен и в «Крестьянке», где весь «мир» молчит, видя, как бурмистр нарушает закон и забирает Филиппа Корчагина в солдаты. «Я миру в ноги кланялся, / Да мир у нас какой?» - так говорит свекор Матрене Тимофеевне, объясняя всю бесполезность своих стараний установить истину.

Характерно, что в «Последыше» мужики-странники иначе обозначают цель своих поисков:

Мы ищем, дядя Влас,
Непоротой губернии,
Непотрошенной волости,
Избыткова села!..

Не один счастливец, не знающий, что такое нищета и унижение, а целая губерния, жители которой живут богато, независимо от властей, - вот что составляет теперь, после многих встреч с «счастливцами» и «несчастливцами» для мужиков «счастье».

31 деревням под видом коробейника) – и, несомненно «выручил» не одного дейст- вительного Вавилу. Он любил подносить своим крестьянам-певцам «для кура- жу» рюмочку-другую водки – сохранилось даже понятие «якушкинская рюм- ка». Он, как и некрасовский герой, не ограничивается только записыванием пе- сен – для него важнее осознание народного характера во всем его объеме. Он видит, к примеру, что сам народ - в лице того же Якима – отнюдь не в восторге от его, Веретенникова, деятельности и почитает ее праздной и ненужной: У нас пристал третьеводни Такой же барин плохонькой, Как ты, из-под Москвы. Записывает песенки, Скажи ему пословицу, Загадку загани. А был другой – допытывал, На сколько в день сработаешь, По малу ли, по многу ли Кусков пихаешь в рот? Иной угодья меряет, Иной в селенье жителей По пальцам перечтет… (5, 43) - и при этом, сокрушается Яким, «не сосчитали» самого главного: уровня тех «обыденных» бедствий, что ежедневно на мужика обрушиваются. Впрочем, Веретенников и сам уже готов смотреть на собственную дея- тельность как на подготовку к чему-то «главному». В черновом варианте поэмы он говорил о собственной деятельности с показательным сомнением: «Когда бы то, что думаю О русском мужике, Считал я сущей правдою, Так и сидел бы в Питере Да книжки сочинял. А то молвой народною Свой ум проверить хочется. «Народный глас, - слыхали вы? – Глас Божий – говорят…» (5, 294) Некрасовский персонаж – типичный человек эпохи 1860-х годов – хочет начинать свою деятельность с «узнавания» народа, с народознания и народове- дения. В свое время в этом стремлении многочисленных русских Якушкиных отыскивали некий недостаток: «Народное сознание, народный глас – цель его изучения и сближения с народом. У Веретенникова нет революционных идеа- лов. Он не ведет народ, а идет за ним. И в этом его ограниченность»25. Но Не- красов, кажется, не очень обращает внимания на эту «ограниченность». Более того: к тем, кто изучает народ, поэт относится с гораздо большей симпатией, чем к тем, кто пытается его учить жизни (как это делает, например, тот же по- мещик Оболт-Оболдуев – вот уж кто не «идет» за народом, а хочет «вести» его). Павлуша Веретенников, собственно, хочет отыскать того же самого, что ищут семь странников. Только ему труднее искать: он сам не принадлежит к тому ос- новному сословию, которое образует народ… 25 Краснов Г.В. Изображение народа в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». // О Не- красове. Сб. статей. Ярославль, 1958. С.129. 32 Во всяком случае, возникает образ человека, который, хотя и «не основ- ной», даже «необязательный» для раскрытия некрасовской поэтической темы, но очень важен – именно как персонаж народной эпопеи, без которого сам на- род, предмет эпопеи, оказывается «неполным»… Вся поэма «Кому на Руси жить хорошо» может быть, в конечном счете, представлена как своеобразный «монтаж» таких вот «случайных» сцен и персо- нажей, взятых поэтом непосредственно из гущи народной жизни. «Монтаж» этот весьма причудливый, «узорочный», а количество сценок и персонажей по- добного рода, уводящих читателя от «заглавного вопроса», даже избыточно ве- лико. Но именно в любовной обрисовке таких вот «попутных» героев заключа- ется в конечном счете сам смысл неторопливого некрасовского повествования. Вот еще одна, на сей раз «массовая» сценка, увиденная, казалось бы, все на той же «сельской ярмонке»: Была тут также лавочка С картинками и книгами, Офени запасалися Своим товаром в ней. (5, 33-34) Речь идет о работе книжной лавки с оптовой продажей картинок и кни- жек для народа не непосредственно крестьянам, а офеням-коробейникам («хо- дебщикам» по деревням, торговавшим вразнос книгами, бумагой, иглами, се- режками и т.д.). Вряд ли эта сценка могла происходить на деревенской ярмарке средней руки (которая, в данном случае, изображена Некрасовым). Поэт мог ее «подсмотреть» на ярмарке более крупного масштаба: он, например, неодно- кратно бывал на ярмарке во владимирском городке Мстера (а в 1861 году спе- циально посещал находившуюся там литографию купца И.А.Голышева, изго- товлявшую лубочные картинки для народа)26. Кажется, именно этого купца Го- лышева, в лавочке которого бойко торговали такого рода литературой, дешевы- ми иконами, картинками, всякого рода сонниками и гадательными тетрадями и т.п., он в данном случае и изобразил: «А генералов надобно?» – Спросил их купчик-выжига. - И генералов дай! Да только чтоб по совести, Чтоб были настоящие – Потолще, погрозней… (5, 34) Критерием отбора «генералов» для украшения «крестьянской летней го- ренки» оказывается прежде всего их внешняя внушительность; производители «картинок» специально выбирали героев по этому принципу: в большом рас- пространении были лубочные портреты Сеславина, Платова, Кутузова… Но даже и Кутузов как-то не очень подходил: «Не надо нам Кутузова, Давай больших, осанистых, И чтобы больше звёзд!» (5, 286) В этом смысле, несомненно, предпочтительнее Кутузова оказывался облик Гебхарда Блюхера, прусского генерала, командовавшего союзными немецкими армиями при Ватерлоо… Шалишь! Перед крестьянином 26 Васильев С. Н.А.Некрасов во Владимирском крае // Владимир. Лит.-худ. Альманах. Кн.2. Владимир, 1952. С.195. 33 Все генералы равные, Как шишки на ели… (5, 34) Показательна та тщательность, с которой поэт подбирал это яркое сравне- ние. В черновиках встречаем последовательно зачеркнутые варианты: «Как со- сенки в бору», «Как дятелы в лесу», «Как филины в бору»… И, наконец, «Как шишки на ели», - не лишенное чувства человеческой гордости русского мужи- ка. Но эта гордость – необразованна, неграмотна и потому нелепа. Похожий – как при выборе «генералов» – критерий и при выборе книг для чтения. Тепе- решние «крутые» детективы, бестселлеры и «женские романы» в некрасовские времена заменяла «лубочная» продукция с похожим нагромождением страстей и событий. «Полное собрание анекдотов шута Балакирева…», «Повесть о при- ключениях английского милорда Георга…», «История о храбром рыцаре Фран- цыле Венециане…», «Битва русских с кабардинцами…». Современник Некра- сова писал о книжной торговле на той же Мстерской ярмарке: «…сюда приез- жают на ярмонку книгопродавцы средней руки из Москвы и сбывают офеням книги, которые без их помощи навсегда лежали бы на полках книжных лавок и никак не дождались бы второго издания, а благодаря этим ловким продавцам достигают пяти и более изданий и странствуют по лицу всей России в числе не одной тысячи экземпляров. Кому не известны эти бессмертные творения: Гуак, Милорд Георг Английский, Битва Русских с Кабардинцами и т.п.»27 И здесь Некрасов не выдерживает позиции «объективного» хроникера и прямо высовывает «рожу сочинителя» (что в поэме он вообще делает довольно редко). Поскольку это авторское отступление широко известно, привожу его небезынтересный черновой вариант: Эх! эх! придет ли времечко, Когда (приди, желанное!..) Пробудится, прояснится Ученьем русский ум. Швырнув под лавку Блюхера, Форшнейдера поганого, Милорда беспардонного И подлого шута, Крестьянин купит Пушкина, Белинского и Гоголя… Придет ли? Люди русские! Крестьяне православные Слыхали ли когда-нибудь Вы эти имена?.. (5, 286-287) В окончательном варианте: «Белинского и Гоголя / С базара понесет» (5, 35) – с последующим продолжением о «заступниках народных»… Эта лириче- ская вставка на «пестром» фоне разнородных бытовых «картинок» даже не вы- глядит каким-то «отступлением»: авторские размышления становятся таким же органичным и естественным материалом поэмы, как и всё остальное. Сценка за сценкой, персонаж за персонажем, - всё это чем дальше, тем больше становится основой поэмной структуры. К «заглавному вопросу» во второй и третьей частях поэмы ее герои-странники обращаются все реже – и ес- 27 Тихонравов К. Владимирский сборник. М., 1857. С.29. 34 ли обращаются, то получают ответы, осложненные опять же множеством на- блюдений иного ряда и характера. Вот – в главе «Крестьянка» – они находят кандидата в «счастливые», Мат- рену Тимофеевну, «губернаторшу» и, уговорив ее ответить на их вопрос (в об- мен подрядившись день поработать на уборке урожая), задают этот самый во- прос в очень расширительном виде: «А ты нам душу выложи!» На что крестьянка отвечает: - Не скрою ничего! (5, 129) А зачем странникам, которым надобно только выяснить, счастлива ли кре- стьянка в данный момент времени, ее «душа» и ее подробная биография? Она только затрудняет ответ на исходный вопрос, да к тому же загружает повество- вание многочисленными подробностями из другого ряда проблем. Создается впечатление, что автору важнее поставить все многочисленные мировоззрен- ческие проблемы, возникающие в процессе народознания, чем продолжать ис- кать ответ на вопрос, поставленный изначально. Впечатление не обманчиво: в сущности, именно так и получается. Дальше – больше. Первоначальное заглавие главки «Пир на весь мир» – «Поминки по «крепям» (5, 523). Но в каком отношении к проблеме о том, кто оказался счастлив в результате проведенной земельной реформы, находятся «поминки» об ушедшем уже крепостном праве? Некрасов как будто сам это осознает: в последней части его поэмы разго- вор свелся к соединению пестрых по характеру песен, легенд и рассказов, кото- рые даже и формально не соотносятся с заглавной проблемой. Всё действие этой последней части можно свести к тому, что «в конце села под ивою» собра- лись несколько вахлаков и «обмывают» добытые ими «луга поемные». А по- скольку они собрались как бы в центральном месте Руси – у переправы через Волгу – то к ним приходят самые разные обитатели этой страны: крестьяне, дворовые, бродяги, старообрядцы, богомольцы. И каждый норовит рассказать свою историю. И каждая история вводит новую проблему. И возможность ре- шить эту новую проблему все дальше уводит от «заглавного вопроса». Одна из редакций последней главки имеет сложный подзаголовок: «Кто на Руси всех грешней. Кто всех святей. Легенды о крепостном праве» (5, 506) То, что проблема «греха» (и, соответственно, «святости») некоторым «бо- ком» непременно оказывается связана с поисками «счастливого», - об этом мы уже говорили. Но зачем в эти поиски включается проблема «вселенского» греха (кто всех грешней?), - это кажется, не совсем ясным. В круг художественного исследования Некрасова в данном случае вклю- чается еще несколько немаловажных философских проблем, без которых не по- нять его поэмы. 35 Философия возраста В авторских указаниях на возраст некоторых персонажей поэмы «Кому на Руси жить хорошо» исследователи уже давно отметили некоторые «неувязки». Особенно часто это касалось «противоречия» в возрасте героини главы «Кре- стьянка» Матрены Тимофеевны Корчагиной: Матрена Тимофеевна Осанистая женщина, Широкая и плотная, Лет тридцати осьми. (5, 126) Это указание на возраст героини, данное глазами мужиков- правдоискателей и, вероятно, совпадающее с оценкой автора, - соседствует с репликой самой крестьянки, заключающей ее возрастную самооценку: «Пьешь водку, Тимофеевна?» - Старухе – да не пить?.. (5, 135) Самоназвание героини – старуха – в соседстве с точным указанием на возраст давало основание для многочисленных социологических утверждений о том, что этой деталью поэт подчеркивает тяжелую долю женщины в царской 36 России: ей 38 лет, а от непосильной доли она уже выглядит старухой… Однако более глубокое рассмотрение этой проблемы уже не давало оснований для столь однозначного утверждения. Л.А.Розанова восприняла это противоречие как следствие «изменений в планах писателя». Т.А.Беседина привела свод вари- антов, относящихся к возрастному указанию: от варианта к варианту шел про- цесс «омолаживания» героини28: «Была старуха бодрая / Годов под шестьдесят» (5, 407); «Была старуха бодрая / Пятидесяти лет» (5, 408); «Здоровая и плотная / Лет сорока пяти» (5, 482). Возникшая в окончательном варианте 38-летняя «старуха» выглядит, ме- жду тем, довольно неплохо для ее возраста: Красива; волос с проседью, Глаза большие, строгие, Ресницы богатейшие, Сурова и смугла. (5, 126-127) (В «45-летнем» варианте было еще показательнее: «Глаза большие, ясные…/ Пряма и высока» - 5, 482). Ни странники, ни крестьяне, советующие обратиться к «губернаторше», и не думают физически воспринимать ее как «старуху» – со- всем даже наоборот: А есть в селе Клину: Корова холмогорская, Не баба! доброумнее И глаже – бабы нет. (5, 119) Так что видимое противоречие возраста и самоощущения героини сущест- вует только в пределах ее самооценки. Но откуда возникает противоестествен- ное представление о себе как о «старухе» у женщины «осанистой», «плотной», «гладкой», с «большими, ясными» глазами и «богатейшими» ресницами? Эта оценка противоречит и представлениям собственно православного, христианского мироощущения, закрепленным в Библии. В псалме 89 («Молитва Моисея, человека Божия») прямо определяется: «Дней наших семьдесят лет, а при большей крепости восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и бо- лезнь, ибо проходят быстро, и мы летим. <…> Научи нас так счислять дни на- ши, чтобы нам приобресть сердце мудрое» (Пс.89, ст. 10, 12). Соответственно этим представлениям Матрена Тимофеевна должна находиться в поре «полови- ны жизни», но никак не старости29. Возрастное противоречие иного характера относится к помещику Гавриле Афанасьичу Оболту-Оболдуеву: Помещик был румяненький, Осанистый, присадистый, Шестидесяти лет…(5, 68) Вместе с тем нигде в тексте поэмы Гаврила Афанасьевич не назван стари- ком. И никто не воспринимает его в качестве старика. Уменьшительно- ласкательные эпитеты, относящиеся к его внешности, дают устойчивое пред- ставление о ком-то «румяненьком», «крепеньком», «маленьком». Его наряд свя- зан с «молодеческим» занятием охоты («Венгерка с бранденбурами, широкие 28 Розанова Л.А. Поэма Н.А.Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Комментарий. С.154-155; Беседина Т.А. Изучение поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» в школе. Вологда, 1974. С.84-85. 29 Ср. наблюдения о «жизненном круге», подробно развернутые применительно к биографии А.С.Грибоедова: Строганов М.В. Год рождения Грибоедова, или «полпути жизни». // А.С.Грибоедов. Материалы к биографии. Сб. науч. трудов. Л., 1989. С.10-19. 37 штаны»). И тут же – множество деталей, характеризующих именно человече- скую молодость: они как будто специально нагнетаются в этом образе: «Ухватки молодецкие» (5, 68); «Из тарантаса выпрыгнул» (5, 71); «Здоровый смех помещичий…» (5, 71); «А ты, примерно, яблочко С того выходишь дерева?» (5, 73) «Вскочив с ковра персидского, Махал рукой, подпрыгивал, Кричал!..» (5, 75) А его слушатели, как и подобает зрелым мужам, оказавшимся рядом с во- площенной молодостью, «молча слушали, / Глядели, любовалися, / Посмеива- лись в ус…» (5, 76). Так же, как и в случае с Матреной Тимофеевной, возрастное указание в данном случае, кажется, повисает в воздухе и даже сбивает с толку. Но для чего оно потребовалось Некрасову? Подобного рода указания на возраст персонажа, явно противоречащие его непосредственному восприятию, в поэме «Кому на Руси жить хорошо» доста- точно многочисленны и отнюдь не случайны. Они открывают своеобразную на- родную «философию возраста» и углубляют комплекс собственно крестьянских представлений о «круге жизни» человека. В структуре некрасовского повество- вания эти представления иногда становятся очень своеобразно преломлены. Русские религиозно-этические традиции, идущие от представлений глубо- кой древности, выделяли семь опорных «возрастов», в пределах которых суще- ствует человек: младенческий, детский (или ребяческий), отроческий, юноше- ский (или молодой), возмужалый (или взрослый), мужеский (или середовой) и старческий (или дряхлый). Возрастам в разных источниках давали семилетний, полусемилетний или двусемилетний сроки. Вся эта книжная традиция соответ- ствовала магии «семерки»: семь «возрастов» воспринимались наряду с семью днями творения, семью планетами, семью человеческими добродетелями, се- мью смертными грехами и т.п. В обыденной народной традиции эта возрастная схема несколько упроща- лась: здесь не рассматривались самые ранние возрасты, а все остальные дели- лись по принципу «троичности»: молодость, мужество (середовость) и ста- рость. В словаре В.И.Даля эта схема зафиксирована следующим образом: «Старый человек, пртвпл. молодой и середовой, преклонных лет, доживающий век свой, кому под 60 и более». Именно эта «триада» возрастных признаков становится в поэме Некрасова осознанной. При этом автора интересуют прежде всего крайние полюса – старость и молодость. Эти два полюса выделены уже в «Прологе» – в коллективном образе семи странников. Старик Пахом потужился И молвил, в землю глядючи, Вельможному боярину, Министру государеву… (5, 5) Старик Пахом – единственный из странников, который индивидуализиро- ван с самого начала. Зафиксирован тот его своеобразный «жест», с которым он представляет своего «кандидата»; да и сам «кандидат» необычен: Пахом апел- лирует не к «счастливцу» из современной России, а к типу социальной тради- 38 ции, исторического обычая – едва ли не к сказочному «вельможному боярину». Он занимается достойным стариковским делом – пчеловодством («соты медо- вые нес на базар в Великое»); в главе «Последыш» он даже поименован «по отечеству» («Пахом Онисимыч» - 5, 84). Именно он уже в «Прологе» высказы- вает самые здравые суждения и совершает основополагающие поступки: пред- ложил отдохнуть «до солнышка», подобрал «птенчика крохотного», додумался заворожить «одежду старую» и т.п. На другом полюсе в «Прологе» – «два братана Губины, Иван и Митро- дор». Они представлены совершенно с другой интонацией: «два братана», как два неотличимых друг от друга лица. Их «начальное» дело, с которым они «вышли из дому», оказывается явно необязательным: «свое же стадо» пасется, а им среди дня потребовался «конь упрямый». Их «кандидат» в счастливцы – не просто купец, а плакатный тип социальной внешности – «купчина толстопу- зый»; на «тощего» купца они и внимания не обратят. Поступки, совершаемые «братанами» свидетельствуют и об их «молодечестве», и о «возрастном» недо- мыслии; так, дополнительно к яствам самобранной скатерти они неизвестно за- чем, просто из юного озорства стащили у кого-то на огороде редьку: Гогочут братья Губины: Такую редьку схапали На огороде – страсть! (5, 129) Естественно, что «молодость» и «старость» по-разному относятся к одним и тем же жизненным событиям и замечают – разное: «Прокосы широчайшие! – Сказал Пахом Онисимыч. – Здесь богатырь народ!» Смеются братья Губины: Давно они заметили Высокого крестьянина Со жбаном на стогу… (5, 84) Два этих «полюса» выделяются и на протяжении всей поэмы. «Середовой» возраст представляется в ней, как правило, в безразличном, стилистически ней- тральном ключе: «просто» Роман выдвигает кандидатом в счастливцы «просто» помещика, разумея тем самым всякого помещика. Напротив, персонажи «ста- рые» и «молодые» всегда даны с учетом индивидуальности, с определенной эмоциональной «возрастной» окраской. Антиномия молодость – старость была далеко не новостью в русской поэзии. Эта закрепленная устойчивой традицией романтическая антитеза во множестве вариантов представлена в творчестве Жуковского, Батюшкова, Пуш- кина, Языкова, Боратынского, Бенедиктова и т.д. Пускай венки плетет нам младость – Повеселимся, милый мой, Пока не прибрела с клюкой Плешивая дочь ада – старость… (П.А.Вяземский) Младость в этой антиномии – непременный компонент романтически очерченного «счастия», соотносимый с такими условными понятиями, как «ра- дость», «вино», «любовь», «нега», «утеха», «свобода» и т.п. Старость, в свою очередь – это «увядание», «прах», «печаль», «болезни», «думы тяжкие»… По- добное употребление сопряженных понятий характерно, кстати, и для молодого 39 Некрасова (не только для сборника «Мечты и звуки», но и для «Последних эле- гий», и для «Праздник жизни – молодости годы…») В «Кому на Руси жить хорошо» эта антиномия приобретает совершенно иной характер. Во-первых, оказывается, что персонажей, прямо названных «мо- лодыми», в поэме совсем немного: «Каменотес-олончанин, / Плечистый, моло- дой…» (5, 51); дочери Последыша – «молодые барыни» (5, 87) и сыновья Три- фона Добросклонова, Савва и Гриша, «парни добрые» (5, 188). Все эти персо- нажи так или иначе «уведены» от заглавного вопроса поэмы – не случайно странники в своих поисках «счастливого» «не заметили» Гришу Добросклоно- ва. Их, порой, возвышенные, порывы часто вызывают скептическое к себе от- ношение со стороны мужиков. Так, тот же Пахом иронически «осаживает» мо- лодого каменотеса, похваляющегося своей силой: «Ну, веско! А не будет ли Носиться с этим счастием Под старость тяжело?..» (5, 51) Некрасов как бы экспонирует народное представление о «молодом», дан- ное в словаре Даля: «Нестарый, юный; проживший немного века; невозрастный, невзрослый, незрелый, неперематеревший ещё». Это представление не допуска- ет никакой романтизации молодости – и демонстрирует недостаточность «мо- лодого задора» для решения заглавной проблемы поэмы. Поэтому «стариков» в «Кому на Руси…» значительно больше – даже и среди эпизодических фигур: «Богатые помещицы, / Старушки богомольные…» (гл. «Поп»; 5, 23); «Спасибо даже барину / Забыл сказать старик…» (Вавило из «Сельской ярмонки»; 5, 33); «Эй, полюби меня!.. Хмельную бабу, старую, / За- аа-паааа-чканную!..» (5, 39); «Пришла старуха старая, / Рябая, одноглазая…» (5, 50) и т.д. Все «признающиеся» мужикам «счастливцы» (кроме вышеупомянуто- го «каменотеса») приближены к старческому возрасту. В остальных главах – и того больше. И Последыш – «старик», и его дворовый Ипат – «старик», и ста- роста Влас – «седой мужик», и Яков Верный, и его парализованный господин Поливанов, и «старец» Кудеяр, и, конечно, «Савелий, богатырь святорусский», которому «уж стукнуло, по сказкам, сто годов» (5, 142). При этом Некрасов не проявляет в отношении к старикам никакого осо- бенного пиетета, демонстрируя опять-таки комплекс собственно народных представлений, обозначенный у Даля в многочисленных поговорках типа: «Старый что малый, а малый что глупый», «Из старого ума выжила, нового не прижила», «Младость не без глупости, старость не без дурости и т.п. Романти- ческая традиция изображать человеческую старость неким застывшим, обре- ченным состоянием отвергается изначально. Характерный литературный при- мер подобного рода «статической» старости – аллегория В.Ф.Одоевского «Ста- рики, или остров Панхаи» (открывавшая первый выпуск альманаха «Мнемози- на» 1824 г.), где образ «стариков» и состояние «духовной старости» объявлены чем-то тупиковым, предельным. Некрасов решает проблему совершенно иначе: «старость» у него становится «подвижным» состоянием. Большинство «стариков» из «Кому на Руси…» весьма активны в духовном отношении (Яким Нагой, Яков Верный, Кудеяр и др.). Более того, они очень деятельны и даже «деловы»: «старинушка» Влас Ильич, например, успешно вы- ступает в роли идеального «менеджера», умеющего организовать многофунк- циональное хозяйство. При этом «старость» становится понятием очень относи- 40 тельным: у «старухи» Матрены Тимофеевны есть свой «дедушка» - Савелий, который умер 107 лет от роду всего за три года до встречи ее со странниками. С осознанием «старости» в поэму Некрасова входит одно из ключевых для нее понятие греха, которое становится предметом обсуждения персонажей на- ряду с понятием «счастье». При этом «грех», то есть поступок, противный уста- новлениям закона Божьего и определяющий вину человека перед Господом, рассматривается в его расширительном значении. Уже в первых «бытовых» главах поэмы широко разворачивались картины греха. Сначала о «грехе» говорит поп: «Скажите, православные, Кого вы называете Породой жеребячьею? Чур! отвечать на спрос!..» - Крестьяне позамялися… (5, 20). Затем понятие «грех» реализуется в многочисленных сценках, репликах, диалогах. Вот лишь несколько примеров разнообразных, поминутно совершае- мых «грехов» из «Пьяной ночи»: «Там впереди крестьянина Убили…» Эх!.. грехи!.. ..................... - А хороню я матушку!.. - «Дурак! какая матушка! Гляди: поддевку новую Ты в землю закопал!..» .................... «Мне старший зять ребро сломал, Середний зять клубок украл… А младший зять всё нож берет, Того гляди убьет, убьет!..» ..................... Идут дружненько парочки, Не к той ли роще правятся? Та роща манит всякого, В той роще голосистые Соловушки поют… (5, 39-41). Эти – большие и маленькие – «грехи» походя делаются именно молодыми: Олёнушка и ее «миленький», «какой-то парень тихонькой», «младший зять» и т.д. Осознание жизненных грехов – удел старости. Пути и возможности этого осознания становятся смыслом последней час- ти поэмы – «Пир на весь мир». Сюжет разговора, который ведут вахлаки «в конце села под ивою», крутится вокруг понятия «грех» – и само это понятие преломляется в разных аспектах. «Грех» Якова Верного – и «грехи» его госпо- дина Поливанова, «грех» голодного мужика, неизвестный «грех» Егорки Шуто- ва «из села из Тискова» и т.д. «Смиренный богомол» «Иона (он же Ляпушкин)» предваряет свою легенду «О двух великих грешниках» фразой: «Раскрыть уста греховные Пришел черед: прослушайте!..» (5, 201) – - и далее перечисляет множественные грехи «старцев», один из которых, Старообряд Кропильников,

Охвостье, младший, недобиток, поскребыш Словарь русских синонимов. последыш 1. / о враге: недобиток / собир.: охвостье 2. см … Словарь синонимов

ПОСЛЕДЫШ, последыша, муж. Самый младший в семье, последний ребенок у родителей (прост.). || перен. Запоздалый последователь какого нибудь учения, сторонник остатков, осколков какой нибудь идеологии (презр.). Последыш идеализма. Толковый словарь… … Толковый словарь Ушакова

ПОСЛЕДЫШ, а, муж. 1. Последний ребёнок в семье (прост.). 2. перен. Последний сторонник чего н. отсталого, реакционного (презр.). Фашистские последыши. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова

См. Соседить В. В. Виноградов. История слов, 2010 … История слов

См. следствие В. В. Виноградов. История слов, 2010 … История слов

М. разг. 1. Тот, кто родился в семье последним. 2. перен. Тот, кто является последним, замыкающим в ряду кого либо. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой

Последыш, последыши, последыша, последышей, последышу, последышам, последыша, последышей, последышем, последышами, последыше, последышах (Источник: «Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку») … Формы слов

последыш - посл едыш, а, твор. п. ем … Русский орфографический словарь

последыш - (2 м), Тв. после/дышем; мн. после/дыши, Р. после/дышей … Орфографический словарь русского языка

последыш - а; м. 1) нар. разг. Последний ребёнок в семье. 2) презрит. Последний сторонник чего л. отсталого, реакционного. Фашистские последыши … Словарь многих выражений

Книги

• Последыш Древних , Василий Иванович Сахаров. Студия «МедиаКнига» представляет первую аудиокнигу серии боевого фэнтези «Оттар Руговир» популярного… аудиокнига
• Фирмин. Из жизни городских низов , Сэм Сэвидж. "Это самая печальная история, из всех, какие я слыхивал" - с этой цитаты начинает рассказ о своей полной…