Как я узнала смерть. Реальные истории наших читательниц

Однажды мы узнаём, что кончаемся. Просто кончаемся, как книги. Или конфеты в вазочке. Или как день и месяц. Это откровение приходит в самом разном возрасте и самым разным образом. Мы попросили наших читательниц рассказать, как они познакомились с Великой разлучительницей лично.

Когда мне было 4 года, у меня на руках умерла моя прабабушка. Ей было 96. Я пришла вечером в ее комнату звать ее к ужину. Она поднялась с кровати, села, хотела встать, но стала хватать ртом воздух и заваливаться назад. Упала обратно на койку и все. Я позвала свою бабушку – ее дочь. Оказалось, что прабабушка умерла. Далее все было по плану: скорая, справка о смерти. Моя тетка и бабушка обмыли тело, и до похорон оно находилось дома.

От меня ничего особо не скрывали, да и вообще внимания никакого не обращали. Накормлена, ноги в тепле, спать легла вовремя – вот самое главное.

Мне было лет пять или шесть. Зима, сосульки большие. Мы с бабушкой шли на Машстрой в магазин за продуктами. Оторвалась сосулька и убила насмерть мужчину, который шел на пару шагов впереди. Прямо вот проткнула череп. Помню, что вылилось чуть-чуть крови, она была чёрная такая.

Я очень мало сталкивалась в детстве со смертью. Бабушка сама как могла избегала этой темы и меня всячески от нее ограждала. Даже упоминать лишний раз о смерти не разрешалось.

Прабабушка умерла, когда мне было 5 лет. Умерла она в больнице, где лежала довольно долго, но меня туда брали всего раз или два. Мертвой я ее не видела, на похороны меня не брали. Велели думать, что она “как будто уехала, вырастешь-поймешь, рано об этом думать”. Плакала потихоньку, конечно.

Впервые я увидела знакомого человека мертвым, когда мне было уже лет 14 – умер наш школьный учитель физики. Для меня это было жутким потрясением, я несколько дней провела практически в постоянной истерике, съездила на похороны, а на уроки физики не могла ходить еще целую четверть – садилась за парту и сразу начинала рыдать. Мама достала какую-то справку в результате, и меня освободили от этих уроков.

Потом написала кучу стихов, молилась – пережила как-то, в общем. Но страх смерти у меня вскоре после этого (не пишу “вследствие этого”, потому что не связывала эти два события, вот только сейчас задумалась) развился жесточайший. Вплоть до такой парадоксальной реакции, что я всерьез задумывалась покончить с собой, лишь бы этот адский ужас меня больше не посещал.

Я убила котенка. Он бежал, а я перед ним дверь захлопнула.

Мама меня в детстве смертью пугала. В детских фильмах были герои-сиротки, и мама при просмотре со мной повторяла, что если я буду себя плохо вести, то она умрет, и я останусь сиротой, пойду в детский дом или к мачехе. Потом проделывала такую штуку: ложилась на диван, отворачивалась, говорила – все, я умерла. И не реагировала на мои крики и попытки “оживить”, растормошить или обнять. Это могло быть вызвано ничтожными провинностями, вроде неубранных книжек, могло – серьезными капризами (по мнению мамы), вроде отказа идти к врачу. Один раз я орала дурниной так, что пришла соседка и матушка вскочила открывать – ожила.

Видела, как электричка сбила щенка овчарки. Просто ударила в висок ступенькой и он мгновенно упал. Наблюдала за отчаянным рёвом маленькой хозяйки и ее отцом, который потормошил овчаренка, чтобы убедиться в летальном исходе. Для меня это была всего лишь интересная сценка, сочувствия или страха не испытывала. Мне было лет пять.
Потом лет в 8 меня отправили в смоленскую деревню, к родной тетке бабушки по матери. В части избы, которую нам отвели, было место для еды. Стол, вплотную придвинутый к стене, украшенной как школьная стенгазета – вырезки из “Веселых картинок” и “Крокодила”. И еще там был “фоторепортаж” с деревенских похорон. Черно-белые фото процессии, открытый гроб с белеющим лицом покойника, скорбящие женщины в платочках, кого-то поддерживают за руки. Мне обьяснили, что этот мужчина – сын старушки, у которой мы гостим; его пьяным до смерти зажалили пчелы. Я немного косилась на эти “викторианские” фото, уплетая яйца с маслом и какао, но без особого страха, скорее с недоумением “Зачем тут это?..”

Мне было пять лет. Летом с бабушкой мы поехали в гости к ее родне. Так получилось, что ее сестры и братья жили в одной деревне недалеко друг от друга. Причем это был шахтерский край. Отмечали праздник “День Шахтера” – накрыли большой стол, позвали всю родню и особо чествовали и говорили тосты в честь одного из бабушкиных братьев, который работал в шахте. А через пару дней этот самый брат что-то ремонтировал в подвале своего дома и полез в распределительный щиток. Провода были не в порядке, его ударило током, и он мгновенно умер.

Я помню, что его гроб стоял на том же длинном столе, где всего за несколько дней до этого сидели и веселились люди. И я никак не могла взять в толк – я же прекрасно помню его живым громогласным мужиком, а тут раз – и он мертвый и его будут хоронить, а бабушка рыдает и не может остановиться. Именно это произвело наибольшее впечатление – быстрота “смены состояний”, если можно так сказать…

У нас было много кошек, а стерилизовать их не додумались, да и денег не было. Кошки регулярно приносили котят, а мои родители их регулярно топили, и каждый раз это была большая трагедия. Ведро наполняли водой, меня запирали в комнате, примерно полчаса из коридора периодически доносились кошачьи писки, потом всё затихало и начинался безутешный скандал со всей семьёй.

Впервые я столкнулась со смертью, когда мне был всего лишь год. Меня оставили с дедушкой, который меня очень любил – я была первой внучкой. Он прилёг на кровать, посадил меня между собой и стенкой, чтоб я не упала, и умер. Я полдня просидела там, пока с работы пришла бабушка.

Могу рассказать сразу две истории, за два поколения. Улица наша упирается в кладбище. Старое, но не вовсе заброшенное, я сама там два года назад бабушку похоронила рядом с прабабушкой. Нестрашное такое кладбище, деревьями заросшее, за ним пустырь, за пустырем сопка, с которой змеев хорошо запускать. Море видно. Раньше, во времена маминого детства там часто хоронили, а процессии – с траурной музыкой! – тянулись и тянулись под окнами. Каждую неделю, стабильно. Дети, включая маму, воспринимали это как часть бытия и даже где-то как развлечение. А вот взрослые так развлекаться не хотели, писали жалобы – в итоге проезжать стали без оркестра.

Я сама столкнулась со смертью во втором классе. Нас посадили за одну парту с мальчиком. Звали его Витька, был он синеглазый крепыш, веселый, хулиганистый, умный, очень любил читать, как и я. Была это моя первая любовь, наверное. Были мы тогда слишком еще дети, чтобы подружиться, повзрослей мы немного – и я бы дружила с ним так, как после дружила с другими. Но повзрослела я одна. На зимних каникулах он погиб, катался на саночках и вылетел на проезжую часть.

Банально: умерла моя прабабушка. Мне было 4 года. До этого, если верить бабушке, на похороны меня таскали часто, но первые запомнившиеся были именно похороны прабабки. Меня тогда сильно обидело, что меня не взяли на кладбище, а оставили дома ложки раскладывать.

Когда мне было лет 5, кажется, мы ездили к тете, младшей сестре прабабушки, во Владимирскую область – у нее был свой дом, большой старый сад, довольно злобный пес по имени Паровоз и несколько кошек – из них мне больше всего нравился еще совсем котенок (месяцев шесть, наверное, ему было) – Тузик. У тети были довольно напряженные отношения с соседями, не знаю уж, в чем там было дело, обычные соседские дрязги… Но через некоторое время после того, как мы уехали, она написала в письме, что Тузика убили – она нашла его, буквально порубленного на части, на крыльце.

Мы пошли с дедом в лес на даче и началась страшная гроза, с перепадом давления, с градом, с бурей. Было довольно жутко, дед нашел подходящую елку и буквально забросил нас под ее нижние ветки. А потом развиднелось и у него наконец не выдержало сердце – он был тяжелый сердечник. дальше я плохо помню – как я бежал из леса, как находили людей, чтобы вынести деда из леса, как вызывали скорую. Помню, что я висел на окне, а внутри дед лежал в кресле и врачи разводили руками – мол, все, что могли… Было мне пять.

У меня чудесное понятие о смерти. Не о покойниках – о мимолётности бытия, бренности и всего прочего.
Мне было лет пять. Летом папа посадил меня в лодку и сказал, что мы плывём на кладбище (родня по папиной линии похоронена на другом берегу Западной Двины, после распада Союза сейчас там Латвия и туда нельзя без визы, а раньше – рукой подать, все в гости друг к другу плавали). Представьте – солнечный день, огромная река (ну, или так казалось в детстве). Доплываем, привязываем лодку в местном лозняке. До кладбища нужно метров 100-150 подняться по травяному склону. И вот я поднимаюсь, трава выше меня, пахнет солнцем, нагретой землёй, выходим на тропку – а там кто-то скосил траву для личных нужд и ко всему добавляется сильный запах сена. Небо голубое, облачка лёгкие, на мне любимые красные сандалики. Восторг просто. И где-то на этом моменте высшего восторга папа оборачивается ко мне и говорит: “У тебя глаза как у бабушки”. У той, на чью могилку мы идём. И как-то гармонично сложилось в детском мозгу: что да – глаза бабушкины, она умерла, когда-то и меня не будет.

Я об этом обязательно напишу рассказ. Потому что прекрасно же ведь. До сих пор.

Лежала в больнице. В палате нас было шесть человек – пять школьниц, от младших классов до шестого, кажется. И маленькая четырехлетняя девочка Иришка. К ней каждый день приходила мама.

И вот Иришка умирала. Последнюю неделю она глаза открывала с трудом. А когда поднимала веки, взгляд у нее был страшный. Что там за букет болячек был, не знаю, помню, что с сердцем были серьезные проблемы.

Как-то ночью проснулись от ее криков. А утром постелька пустая. Пошли к медсестрам. Они глаза прячут, считают градусники, на вопросы не отвечают. Потом на работу пришла завотделением, собрала нас в палате и рассказала, что Иришка в реанимации. Меньше чем через час нам сказали, что она умерла.

До этого я тоже со смертью сталкивалась, но как-то оно меня не задевало. Даже когда любимая старенькая соседка по коммуналке умерла, меня как-то от этого сумели изолировать и смягчить известие о смерти. А тут вот ударило сильно.

Лет в 8 я подобрал котенка. У него было распорото брюхо, я хотел его выходить, мама уверяла, что он погибнет у нас, а там его может найдет кошка-мать. На третий день он умер.

Когда умерла мать (а мне было пять лет), я сначала не поняла. А потом бабушка объяснила, что она не вернется уже никогда, и я не могла не поверить, радовалась, хотя мне было стыдно (потому что она меня била, и я поняла, что, раз она не вернется, бить больше не будут). А потом я случайно прочла книгу про бесконечность времени и вселенной и поняла, что каждый момент времени проходит навсегда… И, когда умерла бабушка, вот это было действительно ужасно, потому что теперь я знала, что она никогда не вернется. а люди, которым меня отдали, злорадно сказали, что “теперь ее нет нигде и защищать тебя некому”…
Вообще я была всегда очень странная и смерть меня завораживала. я могла очень долго стоять и смотреть на мертвых птиц, например.

Я рано познакомилась со смертью.

Когда мне было два года, умер мой дед. За ним через полгода - моя бабушка. Еще через полгода - мой дядя и одновременно с ним - старый пес, который был моим самым близким существом, ближе матери. Всех четверых я отчетливо помню, и помню, как они угасали от онкологии. Помню, как бабушка молилась, чтобы к ней пришла смерть. Меня не брали на похороны и не давали прощаться, но я все понимала - люди и звери живут, а потом приходит их срок и они умирают. Мне было очень горько, что я с ними больше не увижусь.

Когда мне было четыре года, я нашла в лесу выпавшего из гнезда птенца воробья. Он не мог летать, но уже оперился. Я посадила его в траву и тут же споткнулась и наступила на него. Он мгновенно умер. Я поняла, что убила его, и потом долго не могла от этого оправиться. Все живые существа с тех пор кажутся мне ужасно хрупкими.

Когда мне было пять лет или около того (еще до школы), вторая бабушка рассказала мне, что хорошие люди попадают в Рай, а плохие - в Ад, и объяснила, что такое «плохие люди»: те, которые врут, фантазируют, выдумывают, ленятся, не молятся каждый раз перед едой и сном, едят мясо по средам и пятницам и прочее. Я поняла, что я плохая и в Рай не попаду. Я стала бояться смерти, не могла спать ночами. А потом услышала где-то фразу “когда смерти нет, я есть, когда придет она, меня уже не будет”. Эта идея - то, что мы со смертью обязательно разминемся, - так легла мне на душу, что я повторяла ее про себя целыми днями, и в конце концов поняла, что больше не верю в жизнь после смерти. С тех пор я не боюсь смерти и не считаю себя христианкой.

Когда мне было 4 года у меня умер дедушка. Мне мама сказала об этом и велела не говорить на эту тему с бабушкой. Картинка перед глазами – я прыгаю посреди комнаты через скакалку и радостно говорю бабушке: “Я знаю секрет, но тебе не скажу!” Имелась в виду дедушкина смерть. Абсолютно не осознала, что это такое.

Года в три я спросила как-то у мамы, мол, вот человек рождается, растет, становится взрослым, потом стареньким -а дальше что? Мне казалось логичным, что дальше он снова становится маленьким -и по новой. Но мама сказала -нет. После старости все заканчивается. Как -заканчивается? Я не могла понять. Закончится могут мандарины в вазочке, как может закончиться человек?

Со смертью впервые столкнулась в пять лет. Умер мой дедушка. Он был инвалид без обеих ног, ездил по квартире на такой маленькой тележечке. Очень меня любил, играл со мной во все бесконечные детские игры. Мне сначала не сказали что он умер. Я случайно подслушала разговор бабушки и мамы, насчет похорон. И меня это поначало рассмешило. Какие похороны? Как умер? Почему-то не стыковалось в голове. Похороны восприняла спокойно, с любопытством, как какую-то сложную взрослую игру. Было много родственников со всех концов страны, дедушкин брат обещал подарить мне белку… В общем, никакой потери я тогда не осознавала, дедушка так играл в моем восприятии.
Накрыло где-то через несколько месяцев. Я ночью проснулась от отчетливого осознания, что все умирают. Что это окончательно. С мокрым от слез лицом. И еще несколько ночей ревела. Не от страха, скорее, от впервые осознанной неизбежности.

Второй раз я так рыдала, когда мы усыпляли старую собаку, у которой отнялись лапы. Мне тогда было 16, и осознание конечности всего мучило меня потом очень долго, я как самурай каждый день думала о смерти.

Я поздний ребёнок и к моему рождению все бабушки и дедушки уже умерли. Поэтому первая смерть, которую я помню – смерть маминого брата. Классика – ночной телефонный звонок. К нему сын приехал из Америки в гости, и он так обрадовался, что умер.

Я впервые на похоронах-то оказалась и покойника увидела в 23 года, хоронили бабушку, у неё было какое-то совершенно чужое, незнакомое лицо и дурацкий платочек на голове, каких она отродясь не носила, и было всё как-то скомканно и нелепо немного. А в детстве – ну просто было со мной это книжное знание, что люди умирают, ну и всё тут.
Домашние крыски умирали, да, их отец куда-то вывозил и закапывал, через некоторое время заводили новую крыску. Одна крыса очень болела, у неё выросла здоровенная опухоль на боку, лечить никто не брался, и в общем когда всё было совсем плохо с этой несчастной крысой, я её сама утопила в ведёрке, а потом сушила феном, чтобы родители не задавали ненужных вопросов. Мне было лет 13, наверное.

Мои ощущения от первого столкновения со смертью далеки от социально приемлемых. А именно – дикое раздражение и злоба. Когда болел и умирал (рак) мой дедушка, мне было 6 лет. Сейчас я понимаю, что дед был хорошим и несомненно достойным доброй памяти человеком, но, сказать по правде, мне он уделял внимания совсем немного, поэтому никакой особенной привязанности у меня к нему не было. Может быть, именно поэтому у меня вызвала страшное внутреннее отторжение та, как мне казалось тогда и до сих пор кажется, насквозь фальшивая атмосфера демонстративной скорби, которой жена и дочери окружили его уход. Перманентно заплаканные голоса, трагическая маска вместо лица, собранный в складки рот – откуда, из каких фильмов почерпнули они свои представления о том, как должна выглядеть скорбь? Единственным моим желанием тогда было отвернуться от них всех и убежать подальше. Наверно, вся эта история сильно повлияла на меня, потому что когда случилось мое второе детское столкновение со смертью, я повела себя неадекватно. Сосед по парте, веселый озорной грузинчик Зурик, первенец и на тот момент единственный ребенок у молодых и очень красивых родителей. Второй класс, автоавария, родители сильно поломались, а мальчик погиб. Когда классуха нам сообщила об этом, помню, я даже не дослушала – начала вертеться, петь какую-то ерунду, тормошить остолбеневших от известия одноклассников – в-общем, делать все, чтобы не примеривать на себя ту трагическую фальшь, которая, как мне тогда казалось, приличествует ситуации. Отлично помню, каким тяжелым недобрым взглядом преследовала меня классная, но откуда ей было знать, в чем дело.

В детстве папа принес нам котенка. В тот день у родителей были гости, а мне было года 4. Я прыгала вокруг взрослых, и в какой-то момент котенок попался под ноги… Папе тогда ничего не сказали, вернее, сказали, что его придавило дверью, когда он хотел сходить на лоток.

Мы жили в частном доме тогда, и очень хорошо дружили с соседями. Родители были железнодорожниками, и нас переселили в хороший многоэтажный дом, а они остались там. Через некоторое время я узнала, что дочка соседей, с которой мы хорошо дружили, умерла: бегала по гаражам и наткнулась на оголенный провод. В тот раз я впервые поехала на похороны..

Я всегда дико боялась фашистов. Не тех, которые сейчас якобы у нас повсюду, а тех, про которых рассказывала бабушка. Боялась концлагерей жутко, расстрелов – всего, словом, из бабушкиных обстоятельных таких историй. Про голод, про холод, про врага. Это, наверное, был такой общий образ смерти. Лет с трех он меня преследовал.

Мне очень повезло – в моём раннем детстве никто не умирал. Гусь улетел в тёплые страны, хомячок убежал, рыбок отдали соседям. Я и своей дочке врала, когда она была маленькая, что её котята убежали, за что огребла, когда та подросла. Она, оказывается, переживала, что её никто не любит и не хочет с ней жить.

Мой прадед умер, когда мне было 9 лет. Меня не взяли ни в морг, ни на кладбище, всё как-то старались сделать так, чтобы я знала поменьше. Мама рассказала как-то очень скупо и кратко. Дедушка болел и умер во сне, просто заснул и не проснулся (я называла прадедушку и прабабушку просто дедушкой и бабушкой). Потом, постепенно, в течение полугода, стали просачиваться подробности. Что он стонал страшно перед смертью, например.

Прабабушка умерла через 6 лет, мне было уже 15. Она быстро сдала, её настигло старческое слабоумие (хотя до этого она полностью обслуживала себя и деда), и жила с нами, мы с мамой были её круглосуточными сиделками со всеми вытекающими (давать лекарства против воли, кормить с ложечки, мыть несколько раз в день). Она умерла, когда я была с бойфрендом в деревне во время весенних школьных каникул. Мама успела её уже даже похоронить за время моего отсутствия (мы поехали туда где-то на неделю). Позвонила в день, когда мы возвращались. Это было очень больно – я любила прабабушку куда сильнее, чем прадеда, и во время ухода за ней привязалась ещё больше. Я почувствовала, что мама меня немного предала в тот момент, не рассказала сразу, не дала возможности как-то попрощаться. Я откровенно рыдала всё время в автобусе, в котором мы ехали к электричке (часа полтора наверное). Навзрыд. Дома устроила скандал. Потому что так нельзя. Ну вот просто нельзя так.

Текст: Лилит Мазикина

Хотите получать одну интересную непрочитанную статью в день?

Очень многим людям снятся сны о близких или родственниках, покинувших уже этот мир. Во сне и те, и другие о чём-то говорят, обнимаются, как в реальной жизни. Затем, пробудившись, тот, кто видел такой сон, долго пребывает в раздумьях: что бы это значило? Пытается усмотреть в этом какой-то знак или предзнаменование. Есть ли смысл во всём этом?

В феврале 2003 года больному владыке Антонию Сурожскому приснилась его бабушка и, перелистав календарь, указала дату: 4 августа. Владыка вопреки оптимизму лечащего врача сказал, что это день его смерти. Что и сбылось.
Приведём ещё один рассказ: «У меня знакомого убили в возрасте 20 лет. Где то через месяц-другой после похорон он мне приснился. Будто стоит у меня под балконом, ждёт меня. Я удивилась, так как при жизни с ним общалась крайне редко. А он мне во сне начал жаловаться, что его быстро забыли, и на могилку никто не приходит помянуть. Попросил, чтобы девушка его пришла к нему на могилку. Я так удивилась, потому что девушку его вообще не знала. После такого сна сходила в церковь, постоянно о нем молилась, нашла его друга и передала, что усопший просил».
Московскому митрополиту Филарету, почившему 19 ноября 1867 года, за два месяца до кончины было необычное извещение из другого мира о близком отшествии его в вечность. Это было 17 сентября. Владыка в это время находился в Троице-Сергиевой Лавре. 18 сентября поутру, пробудившись, митрополит призывает к себе Антония, которого и уважал и которому особенно доверял. «Ныне ночью, - сказал ему Филарет, - мне явился родители мой и сказал: береги девятнадцатое число». Ведь девятнадцатых чисел в каждом году бывает двенадцать. Он берёг 19 сентября, 19 октября и 19 ноября. 19 же ноября он тихо скончался.

Знаменателен также сон великого русского учёного Михаила Ломоносова. На пути из Голландии в Россию на корабле Михаил Васильевич Ломоносов видит сон: вот отец его, рыбак, плывёт на лодке по Ледовитому морю, поднялся ветер, шумят волны и готовы поглотить пловца; сын хочет кинуться к нему на помощь, но руки и ноги его онемели; лодка, ударившись о берег близлежащего острова, вскрикнул: «Михаиле!» и исчез, а потом выкинут на берег. По прибытии в Петербург, не имей покоя в душе неотступной мысли, что отец его лежит не погребённый, Ломоносов отыскал в столице своих земляков. Спрашивал их, что сталось с его отцом; те ответили, что в начале весны он с товарищами отправился в море, но вот уже четыре месяца о них ничего не слышно. Не имея покоя в душе, Ломоносов сам хочет ехать на виденный во сне остров, знакомый ему с детства, но отпуска из Петербурга не получил. Тогда он упросил местных рыбаков побывать на том острове и, если найдут тело отца его, предать его честному погребению. Тело отца было найдено и погребено.
Другой случай. «Два приятеля умерли один за другим зимой, их похоронили рядом. Обе вдовы почти каждый день встречались на кладбище. И вот однажды, в ночь под воскресение, одной из них снится муж и говорит ей, чтобы она завтра пришла на кладбище обязательно рано утром. Проснувшись, она удивилась и усомнилась: она собиралась идти в храм на литургию, как обычно, к десяти часам, а тут вдруг-рано утром. Но почему-то ей захотелось исполнить услышанную во сне просьбу. Она поехала на кладбище и увидела, что случилась беда: могила друга провалилась на полметра - зрелище было ужасающее. Видимо, в землю, которой засыпали могилу, попало много снега: ночью шёл дождь, снег растаял, и земля осела. Если бы вдова друга, которая вообще была на грани психического срыва от горя, пришла и увидела этот кошмар, дело кончилось бы психбольницей. Женщина быстро вынула из ямы венки, натаскала с помойки старых венков и букетов, заполнила ими яму, а сверху прикрыла «собственными» венками покойного. И только она закончила эту работу, как явилась вторая вдова; они мирно поплакали вместе и разошлись. А что было бы, если бы она пренебрегла просьбой покойного мужа?»
Никанор, архиепископ Херсонский и Одесский, говоря в одном из своих поучений о загробной жизни, утверждает: «Таких фактов можно было бы насчитать немало, которые имеют полное значение достоверности для лиц, совершенно достопочтенных и заслуживающих веры… факты достоверны, действительны, возможны, но нельзя сказать, что согласны с установленным волей Божией обычным порядком вещей» .

Книга "Рассказы о явлениях усопших своим родным и близким".
Автор книги: Фомин А.В.

Ksu

А малышка Сонечка, которой всего ещё три годика не верит, что папа не придет. Часто смотрит его фотографии, говорит что очень «ку» папа, иногда просыпаеться по ночам и плачет. Я конечно её утешаю хотя самой очень больно. Но главный, кто помогает пройти ей этот путь — это её сестрёнка. Она говорит с ней, рассказывает ей сказки, вспоминает с ней папу и всегда произносит: «Сонюшка мы выживем, потому, что у нас есть мама. А папа всегда будет рядом, просто мы его не видим. Ведь он нас очень любит.» И знаете, когда я это слышу, я утираю слёзы, наступаю на свою боль и просто занимаюсь детьми…..

Маргаритку я водила на занятия с психологом, сейчас хожу к нему сама. И мне сказали, что я всё правильно сделала. Маргаритку просили нарисовать дерево, она нарисовала разделив его на три части: что было, есть и будет. И вы знаете какое самое главное моё достижение? Что у ребёнка, очень красивая светлая крона-будущее с золотыми яблоками. Она знает, что у неё есть будущее, что рядом мама и значит мы все три папины девочки будем счастливы!!! И я очень стараюсь сделать так чтобы девочки, мои самые любимые, и папу не забыли, и безболезненно шли вперёд.

Ляля

Когда умерла моя дочка, мне пришлось неоднократно отвечать на вопросы сынишки КУДА УШЛА СЕСТРЕНКА. Дочка и сын были неразлучны, они вместе ели, вместе спать ложились, вместе играли и гуляли, они все делали вместе. Потом дочки не стало. Марине было 5,5 лет, а сыну 2,5 года. Как можно было объяснить двухлетнему ребенку, где его товарищ по играм. Я сказала, что Марина улетела на звездочку и теперь будет там жить и ходить там в садик. Как она улетела? У нее выросли крылышки, она стала ангелочком. Почему Марина улетела? Её позвал Боженька, наша Марина Ему очень понравилась, поэтому Он её позвал. И теперь Марина живет рядом с Ним и смотрит на нас со своей звездочки, она все про нас знает, она нас видит и слышит. Когда Марина вернется? Марина не сможет к нам вернуться, потому что звездочка очень далеко и у нее не хватит сил прилететь обратно. И так я отвечала на его вопросы изо дня в день. Он все понял. Когда он видит на небе звездочки, он говорит — там Марина. Уже без грусти и возмущения. Очень спокойно, он знает — она рядом, просто ее не видно. Трудно было привести его на кладбище, еще труднее объяснить зачем мы здесь. Я сказала, что здесь мы посадили цветы для Марины, Марина смотрит со своей звездочки и радуется, и цветы надо приходить поливать, чтобы они росли и были красивыми. Тогда и Марина будет очень рада, ведь она очень любит цветочки. И сынишка с удовольствием сам их поливает.

Когда сын вырастет, он сам все поймет. Думаю, он не будет на меня сердиться за эту сказку, ведь я сама в нее верю. Моя дочка жива, только очень далеко.

Если кому то поможет моя сказка, буду только рада. Главное окружить ребенка, переживающего потерю близкого, теплотой и любовью.

Священник Георгий Белькинд

Три года назад после Рождества хоронили Мариночку. Вообще 2014-й был для нас каким-то смертным годом. Сразу после Пасхи умер мой очень близкий друг, осенью умерла мама, в декабре – мамина сестра родная, а потом вот – Маринина смерть.

Я чувствовал себя каким-то тупым учеником, которому учитель пытается что-то втолковать, а до него никак не доходит, и приходится повторять, повторять…

Мы поехали навестить Марину 4 января. Марина – моя ученица, она страдала диабетом 1-го типа, у нее остался муж Сергей и маленькая дочка с ДЦП.

Сережка с ней созванивался и говорил, что она в хорошем состоянии. Я взял подарки, и мы встретились на Киевском, у башни под часами. Было ровно пятнадцать минут двенадцатого.

В реанимацию пускают по одному, а с детьми вообще заходить нельзя, поэтому решили, что я пойду первый, а он побудет с Маняшей, потом поменяемся. Объяснил, что в реанимационное отделение двери закрыты, надо позвонить в звонок.

Подхожу к отделению, и вдруг двери распахиваются навстречу, и за ними такое светлое сияние. Выходит улыбчивая девушка-уборщица со своей тележкой: «Вы к кому?» - «К Марине Богдановой». - «А она умерла утром». - «Да нет, вы ошиблись, с ней созванивались». - «Ну, может быть, я перепутала…» Через полминуты появляется медсестра: «Как вы сюда попали? Вы к кому?» Объясняю про открытую дверь, и что я к Марине Богдановой. - «А вы ей кто?»

Вот тут все начало обрушиваться… Медсестра позвала врача, они ничего мне не сказали, только спросили: «Где муж?» Мы вместе спустились в холл. Я позвал Сережу, взял Маняшу и отошел в сторону. Они ему что-то говорили и ушли.

Дальше все помню, как в бреду - Сережа звонил Марининой сестре, чтобы отдать ей Маняшу, потом было много людей, потом мы остались вдвоем и как помешанные ходили по больнице - то по очереди в морг, то возвращались к врачам… К вечеру немного в себя пришли. Сидели в холле больницы и молчали. Маринина жизнь совершилась.

Вечером приехал родственник на машине, чтобы Сережка за руль не садился. Они меня отвезли на Киевский и уехали. Помню, стою около той же башни, а стрелки показывают так же четверть нового часа. Прошло восемь часов… Господь словно взял с этого места, показал смерть – как сообщение о жизни – и поставил обратно.

Три года прошло, и я немного начинаю понимать это сияние в открытых дверях реанимации. Марина была очень сильная. Для нее пребывание на границе между жизнью и смертью было чуть ли не бытовым делом, ведь для диабетика это вопрос вовремя вколотой дозы инсулина. И в таком состоянии, которое длится годами, беспрерывно, всегда, – получить образование и профессию, выйти замуж и родить ребенка…

После похорон поехали на поминки. Я таких радостных не то что поминок, собраний таких веселых в жизни не видывал. Собрались человек 40 и так о ней говорили, ну, как на дне рождения!

В какой-то момент Сережка встал говорить поминальное слово. Если бы кто с улицы в ту минуту зашел и спросил, что происходит, и ему бы сказали, что это муж, который только что с кладбища вернулся с похорон жены, – человек бы решил, что в психушку попал.

А Сережа говорил: «Так, как сейчас я чувствую ее присутствие, я редко когда чувствовал». И это была всеобщая правда.

Мариночку отпевали семь священников, кстати. Как человеку надо прожить, чтобы его семь священников отпевали?

У Мариночки в гробу лежали букеты кустовых роз. Когда прощались, я один бутончик отломил. Через год Сережке отдал эту розочку – от жены привет – и сказал ему: «Тебе надо жениться, это от нее слово». Он мне ответил тогда: «Я страшусь об этом даже думать». Недавно я ему опять про женитьбу говорил: «Маняше тяжело тебя нести».

Сергей и Маняша

Да, он ответственный отец, заботится о дочке, лечит и реабилитирует ее, но ведь на самом деле Маняша его держит и несет по жизни. Манечка – огромной мощи человек. Если Сережа женится, то в этой новой семье жизнь для Маняши будет большим благом и облегчением. И Марина будет присутствовать в этой новой жизни всегда.

Никогда Марина не говорила, что боится умереть. Все, о чем мы разговаривали, всегда было жизненное, веселое, сиюминутное, посюстороннее, здешнее, оптимистичное, пустячное, жизнеутверждающее. Ее осознание смертности было очень глубокой тайной – ни разу ни одного разговора. Но вот это ее постоянное переживание границы жизни и смерти дало ей огромный духовный опыт.

Марина с дочерью

Я думаю, она не знала о своем часе смертном. Господь для верных Своих, для любящих Его, дает смертный час тогда, когда их душа наиболее готова войти в Вечность. Смертный час не становится бессмысленным обрывом существования. Это встреча с Вечностью, которую мы хотим и о которой просим. Если так понимать, то Марина перешла в Вечность, когда была совершенно готова.

Молодой водитель, легкость и ошибка

Священник особым образом соприкасается с переживанием тайны смерти, поскольку самим служением вводится внутрь чужой жизни в самом ее финале. Смерть, конечно, является сообщением – сообщением о жизни человека, его последним словом, последним откровением. Но как постоянно отпевающий приходской священник могу сказать, что очень часто, к великому сожалению, слишком часто сообщения пустые – как эсэмэска без текста. И это настоящая религиозная катастрофа.

Но бывает и по-другому. Вот один памятный случай был у нас в Веневе. Лет семь-восемь назад попросили на кладбище отпеть молодого мужчину – лет 30, водитель, погиб в автокатастрофе.

Закрытый гроб привезли из каширского морга. Отпевание было очень легким: часто ведь чувствуешь состояние души человека, который перешел смертный порог. Я его не знал совершенно, какой жизнью он жил, по-настоящему был верующим или номинально… Но при этом меня не покидала твердая уверенность, что душа его в какой-то светлой легкости.

Когда отпевание закончилось, родственники говорят: «Батюшка, сейчас придется гроб открыть, жена не успела попрощаться». Открыли. Не знаю, что за люди работали в том морге, но такой грим наложили…

В общем, в гробу лежал шестидесятилетний старик. Когда все увидели умершего, пробежала волна цепенящего ужаса. Вдова стала оседать, ее держали четверо.

И, понимаете, если бы я вдруг попробовал им начать говорить про его душу, как-то утешать – это было бы глупо, конечно. К сожалению, для них, для овдовевшей женщины, для всех родственников теперь смерть всегда будет выглядеть так, как они случайно и ошибочно ее увидели. А подлинное сообщение осталось не передано.

После этого со вдовой мы не говорили. Большей частью люди потом не приходят. Для них обряд завершен, и на этом все закончилось.

Знаете, периодически на исповедях и в разговорах после исповеди жены (мужья-то уходят обычно раньше) спрашивают: «Батюшка, что делать? Муж снится». А кому он должен сниться, как не жене своей? К кому душе его обратиться? Но все таким суеверием покрыто, таким страхом, таким каким-то нежеланием принять это смертное сообщение. Редко-редко когда человек близкого своего усопшего готов спросить: «Как тебе? Что ты там?»

Отец и дерзкая просьба о жизни

Когда я только начал служить, практически сразу заболел папа, у него началась сухая гангрена ног, пошел некроз, и через несколько месяцев он скончался. Он умер в марте, а в феврале мы с семьей приехали попрощаться. У нас с ним был единственный разговор о вере, я спросил его: «Может быть, тебе креститься? Я уже священник, могу тебя крестить». Он сказал: «Как-то не знаю, я в жизни не встретил Бога. Что сейчас будет означать крещение?»

Больше мы не касались этой темы. Но все месяцы папиной болезни я даже не то что просил, а прямо стучал в Небеса и как-то дерзко Богу говорил: «Я теперь Твой священник, услышь меня, дай отцу жизнь». Когда прошло года два после папиной смерти, я ясно осознал, что просил мучения своему отцу. Если бы Бог меня послушался и болезнь не прогрессировала так стремительно, то это мука была бы.

Конечно, по-человечески хочется, чтобы родной был всегда рядом. Очень редко люди соглашаются смерть близкого принять как некое сообщение и начать его читать, начать его распознавать, начать его принимать.

А большей частью переживают пустоту, утрату, причем это продолжается и после периода острого горевания. Но как же так? Душа же жива, она же не исчезает.

Пациент – обругал мать матом и умер

Перескажу одну историю со слов отца Андрея, с которым мы вместе служим в Веневе. Как-то к нему пришла пожилая женщина: «Сын в больнице, причастите». Обычное дело, батюшка собрался и пошел, оказалось, что сын – взрослый мужик, пьяница, видно, что откачивали… Крещен, но до веры ему явно особо дела нет, сказала мать, что священник нужен, видимо, решил не перечить.

Отец Андрей начал читать молитвы. На окне стояло радио, достаточно громко включенное. Священник попросил выключить, потому что мешает. «Выключи», – обратилась мать к сыну, а он в ответ таким матом попер… Отец Андрей мне рассказывал: «Такой мат в адрес матери пошел! А я уже приготовил Святые Дары, беру лжицу, чтобы его причащать. И думаю, как же, ведь человек сию минуту перед причастием совершил смертный грех. Что делать? Опять его исповедовать? Или вообще его не причащать?

Растерялся и механически, что называется на автомате, поворачиваюсь к нему причащать, сам даже не понимая, как. А у него в этот момент язык посинел, вываливается, он захрипел и завалился. Умер». Нельзя на мать говорить плохие слова – Бог подал такое сообщение. В таком смысле смерть – это, конечно, сообщение последнее, окончательное и неотменяемое.

Но современным людям сложно понять все это.

Нынешняя жизнь построена на изоляции смерти, ее вытеснении, на том, чтобы человека вообще сделать неспособным переживать смерть, а это неправильно, это плохо, это сильно обедняет жизнь. Что, собственно, такое литургия? Мы должны пережить смерть Христову, стать перед крестом Его, перед гробом Его, за которым – воскресение.

Люба и последнее соборование

В первые годы служения меня позвали пособоровать женщину лет 60 в деревню недалеко от Венева. Сказали, что она наша прихожанка, но я ее как прихожанку не застал: она уже долго болела. Познакомились.

После соборования Люба говорит: «Батюшка, благословите». – «На что?» – «Хочу вашего благословения». – «На что?» – «Не принимать обезболивающие». – «Почему?» Она очень твердо сказала, тихо, спокойно так, знаете, что называется со властью, когда человек говорит, и ты не посмеешь ничего возразить: «Я хочу за Христа пострадать, пока будут силы терпеть».

Я несколько еще раз потом ездил соборовать ее. Потом дочь ее в Москву перевезла, потому что совсем худо стало, боль была нестерпимой, ей уже стали вкалывать обезболивающие. Мы с ней очень сдружились. В очередной раз пришел соборовать, и оказалось, это было последним ее соборованием.

Она очень любила соборные молитвы, она как бы восставала на глазах, сидела, бодрилась. Я помню, на пятом Евангелии, на пятом помазании вдруг спросил ее: «Люба, если Бог тебя исцелит, ты что будешь делать?» Она радостно отвечает: «Буду Его славить!» И так нам весело было. Через короткое время она умерла. Такие воспоминания – то, что укрепляет сердце, то, чего мы ищем в святых, которые дают нам уверение в вечной жизни, присутствие ее.

Поэт и друг – о смерти мы говорили весело

В том 2014 году первым из близких ушедших людей был Евгений Владимирович Туренко – известный поэт, создатель нижнетагильской поэтической школы. Родом из Венева, он жил на Урале, потом вернулся, стал восстанавливать Покровский храм.

В 2014 году на Пасху первый раз в Светлую Среду я служил первую литургию в этом храме после восстановления, в Светлый Четверток я его причащал дома – рак, он не мог уже пойти в храм. На Фомино воскресенье он преставился. В прошлом году вышла его посмертная книга, написана им в последние месяцы. Называется «Здравствуй, я». Там очень дерзновенные есть речи, например «Письма к апостолам».

ПИСЬМО СВЯТОМУ АПОСТОЛУ ПАВЛУ

Проповедь смутную протоиерей говорит,
Как многословие, властно – немым прихожанам,
И интонирует, и артистический вид
Изображает, и это не кажется странным…
Проповеди – проведи – помоги – приведи…
Я не ходок, и, сей грех на себя принимая,
К Богу стремлюсь – ото всей прописной болтовни,
Честно иду и молюсь, а дороги не знаю…
Мне ли судить, и сомнительно мне рассуждать?
Кто я – слепой и почти что юродивый – вот кто…
Буквы писать и без памяти милости ждать,
Взглядом дырявить пустые морозные окна?
К строфам, и кровным и слёзным, прислушайся, Павел!
С Божьею волей воскликни лукавому: – Сгинь!
Многих же, многих уверил уже и исправил,
Церкви Апостольской не остави. Аминь!

Мы с ним говорили о смерти, о возможном уходе очень много и весело. У него в одном стихотворении замечательная строчка такая есть:

Если ты будешь со мною на “ты”,
Я тебе буду я.

Говорю ему: “Женька, давай, когда ты умрешь, мы тебе эту строку выбьем на памятнике, а я тебе венок принесу и на ленточке напишу «Я был с ним на “ты”, и он был мне я!»” С ним всегда было весело про смерть разговаривать.

Когда я причащал его в Светлый Четверток (как оказалось, за три дня до смерти) и что-то пошутил по поводу того, что он вчера в храм должен был приползти, эх, как он в ответ задорно огрызался… Но это уже было как-то оттуда сказано. Душа усиливается, совершая смертную работу по утверждению жизни. Помните пастернаковское:

Смерть можно будет побороть
Усильем воскресенья.

Это тайна ненаблюдаемая, но иногда Господь приоткрывает завесу…

У героини самой первой истории, Марины, осталась дочь с ДЦП. Ей .