Николай Карамзин «Прекрасная царевна и счастливый карла. Зимнее путешествие в дремучий лес сказка Карамзин рассказы для детей

"Прекрасная царевна и счастливый карла"

Старинная сказка, или Новая карикатура

О вы, некрасивые сыны человечества, безобразные творения шутливой натуры! вы, которые ни в чем не можете служить образцом художнику, когда он хочет представить изящность человеческой формы! вы, которые жалуетесь на природу и говорите, что она не дала вам способов нравиться и заградила для вас источник сладчайшего удовольствия в жизни - источник любви! не отчаивайтесь, друзья мои, и верьте, что вы еще можете быть любезными и любимыми, что услужливые Зефиры ныне или завтра могут принести к вам какую-нибудь прелестную Псишу, которая с восторгом бросится в объятия ваши и скажет, что нет ничего милее вас на свете. Выслушайте следующую повесть.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Царь добрый человек, отец единой дочери, царевны прекрасной, милой сердцу родителя, любезной всякому чувствительному сердцу, редкой, несравненной. Когда Царь добрый человек, одеянный богатою багряницею, увенчанный венцом сапфиро-рубинным, сидел на высоком троне среди народного множества и, держа в правой руке златой скипетр, судил с правдою своих подданных; когда, воздыхая из глубины сердца, изрекал приговор должного наказания, тогда являлась прекрасная Царевна, смотрела прямо в глаза родителю, подымала белую руку свою, простирала ее к судящему, и пасмурное лицо правосудия вдруг озарялось солнцем милости, виновный, спасенный ею, клялся в душе своей быть с того времени добрым подданным царя доброго. Бедный ли приближался к Царевне? она помогала ему; печальный ли проливал слезы? она утешала его. Все сироты в пространной области Царя доброго человека называли ее матерью, и даже те, которых сама природа угнетала, несчастные, лишенные здравия, облегчались ее целительною рукою, ибо Царевна совершенно знала науку врачевания, тайные силы трав и минералов, рос небесных и ключей подземных. Такова была душа Царевнина. Телесную красоту ее описывали все стихотворцы тогдашних времен, как лучшее произведение искусной природы, а стихотворцы были тогда не такие льстецы, как ныне; не называли они черного белым, карлы великаном и безобразия примером стройности. В древнем книгохранилище удалось мне найти одно из сих описаний; вот верный перевод его:

"Не так приятна полная луна, восходящая на небе между бесчисленными звездами, как приятна наша милая Царевна, гуляющая по зеленым лугам с подругами своими; не так прекрасно сияют лучи светлого месяца, посребряя волнистые края седых облаков ночи, как сияют златые власы на плечах ее; ходит она, как гордый лебедь, как любимая дочь неба; лазурь эфирная, на которой блистает звезда любви, звезда вечерняя, есть образ несравненных глаз ее, тонкие брови, как радуги, изгибаются над ними, щеки ее подобны белым лилеям, когда утренняя заря красит их алым цветом своим; когда же отверзаются нежные уста прекрасной Царевны, два ряда чистейших жемчужин прельщают зрение; два холмика, вечным туманом покрытые... Но кто опишет все красоты ее?"

Крылатая богиня, называемая Славою, была и в те времена так же словоохотлива, как ныне. Летая по всей подсолнечной, она рассказывала чудеса о прекрасной Царевне и не могла об ней наговориться. Из-за тридевяти земель приезжали царевичи видеть красоту ее, разбивали высокие шатры перед каменным дворцом Царя доброго человека и приходили к нему с поклоном. Он знал причину их посещения и радовался сердечно, желая достойного супруга милой своей дочери. Они видели прекрасную Царевну и воспламенялись любовию. Каждый из них говорил Царю доброму человеку: "Царь добрый человек! Я приехал из-за тридевяти земель, тридесятого царства; отец мой владеет народом бесчисленным, землею прекрасною; высоки терема наши, в них сияет серебро и золото, отливают разноцветные бархаты. Царь! отдай за меня дочь свою!" - "Ищи любви ее!" - отвечал он, и все царевичи оставались во дворце его, пили и ели за столом дубовым, за скатертью браною, вместе с Царем и с Царевною. Каждый из них смотрел умильными глазами на прекрасную, и взорами своими говорил весьма ясно: "Царевна! полюби меня!" Надобно знать, что любовники были в старину робки и стыдливы, как красные девушки, и не смели словесно изъясняться с владычицами сердец своих. В наши времена они гораздо смелее, но зато красноречие взоров потеряло ныне почти всю силу. Обожатели прекрасной Царевны употребляли еще другой способ к изъявлению своей страсти, способ, который также вышел у нас из моды. А именно, всякую ночь ходили они под окно Царевнина терема, играли на бандурах и пели тихим голосом жалобные песни, сочиненные стихотворцами их земель; каждый куплет заключался глубокими вздохами, которые и каменное сердце могли бы тронуть и размягчить до слез. Когда пять, шесть, десять, двадцать любовников сходились там в одно время, тогда они бросали жеребий, кому петь прежде, и всякий в свою очередь начинал воспевать сердечную муку; другие же, поджав руки, ходили взад и вперед и посматривали на окно Царевнино, которое, однако ж, ни для кого из них не отворялось. Потом все они возвращались в свои шатры и в глубоком сне забывали любовное горе.

Таким образом проходили дни, недели и месяца. Прекрасная Царевна взглядывала на того и на другого, на третьего и на четвертого, но в глазах ее не видно было ничего, кроме холодного равнодушия к женихам ее, царевичам и королевичам. Наконец все они приступили к Царю доброму человеку и требовали единодушно, чтобы прекрасная дочь его объявила торжественно, кто из них нравен сердцу ее. "Довольно пожили мы в каменном дворце твоем,- говорили они,- поели хлеба-соли твоей и меду сладкого не одну бочку опорожнили; время, возвратиться нам во свои страны, к отцам, матерям и родным сестрам. Царь добрый человек! мы хотим ведать, кто из нас будет зятем твоим". Царь отвечал им сими словами: "Любезные гости! если бы вы и несколько лет прожили во дворце моем, то, конечно бы, не наскучили хозяину, но не хочу удерживать вас против воли вашей и пойду теперь же к Царевне. Не могу ни в чем принуждать ее; но кого она выберет, тот получит за нею в приданое все царство мое и будет моим сыном и наследником:". Царь пошел в терем к дочери своей. Она сидела за пяльцами и шила золотом, но, увидев родителя, встала и поцеловала руку его. Он сел подле нее и сказал ей словами ласковыми: "Милая, разумная дочь моя, прекрасная Царевна! ты знаешь, что у меня нет детей, кроме тебя, света очей моих; род наш должен царствовать и в будущие веки: пора тебе о женихе думать. Давно живут у нас царевичи и прельщаются красотою твоею, выбери из них супруга, дочь моя, и утешь отца своего!" Царевна долго сидела в молчании, потупив в землю голубые глаза свои; наконец подняла их и устремила на родителя, тут две блестящие слезы скатились с алых щек ее, подобно двум дождевым каплям, свеваемым с розы дуновением зефира. "Любезный родитель мой! - сказала она нежным голосом.- Будет мне время горевать замужем. Ах! и птички любят волю, а замужняя женщина не имеет ее. Теперь я живу и радуюсь; нет у меня ни забот, ни печали; думаю только о том, чтобы угождать моему родителю. Не могу ничем опорочить царевичей, но позволь, позволь мне остаться в девическом моем тереме!" Царь добрый человек прослезился. "Я нежный отец, а не тиран твой,- отвечал он Царевне,- благоразумные родители могут управлять склонностями детей своих, но не могут ни возбуждать, ни переменять оных; так искусный кормчий управляет кораблем, но не может сказать тишине: превратися в ветер! или восточному ветру: будь западным!" Царь добрый человек обнял дочь свою, вышел к принцам и сказал им с печальным видом и со всевозможною учтивостью, что прекрасная Царевна ни для кого из них не хочет оставить девического своего терема. Все царевичи приуныли, призадумались и повесили свои головы, ибо всякий из них надеялся быть супругом прекрасной Царевны. Один утирался белым платком, другой глядел в землю, третий закрывал глаза рукою, четвертый щипал на себе платье, пятый стоял, прислонясь к печке, й смотрел себе на нос, подобно индийскому брамину, размышляющему о естестве души человеческой, шестой... Но что в сию минуту делал шестой, седьмой и прочие, о том молчат летописи. Наконец, все они вздохнули,- так сильно, что едва не затряслись каменные стены,- и томным голосом принесли хозяину благодарность за угощение. В одно мгновение белые шатры перед дворцом исчезли, царевичи сели на коней и с грусти помчались во весь дух, каждый своею дорогою; пыль поднялась столбом и опять легла на свое место.

В царском дворце стало все тихо и смирно, и Царь добрый человек принялся за обыкновенное дело свое, которое состояло в том, чтобы править подданными, как отец правит детьми, и распространять благоденствие в подвластной ему стране,- дело трудное, но святое и приятное! Однако ж у хлебосола редко бывает без гостей, и скоро по отъезде принцев приехал к царю странствующий астролог, гимнософист, маг, халдей, в высокой шапке, на которой изображены были луна и звезды, прожил у него несколько недель, водил за стол прекрасную Царевну, как должно учтивому кавалеру, пил и ел по-философски, то есть за пятерых, и беспрестанно говорил об умеренности и воздержании. Царь обходился с ним ласково, расспрашивал его о происшествиях света, о звездах небесных, о рудах подземных, о птицах воздушных и находил удовольствие в беседе его. К чести сего странствующего рыцаря должно сказать, что он имел многие исторические, физические и философические сведения, и сердце человеческое было для него не совсем тарабарскою грамотою, то есть он знал людей и часто угадывал по глазам самые сокровеннейшие их чувства и мысли. В нынешнее время назвали бы его - не знаю чем, но в тогдашнее называли мудрецом. Правда, что всякий новый век приносит с собою новое понятие о сем слове. Gen мудрец, собравшись, наконец, ехать от Царя доброго человека, сказал ему сии слова: "В благодарность за твою ласку,- (и за твой хороший стол,- мог бы он примолвить),- открою тебе важную тайну, важную для твоего сердца. Царь добрый человек! Ничто не скрыто от моей мудрости, не сокрыта от нее и душа твоей дочери, прекрасной Царевны. Знай, что она любит и хочет скрывать любовь свою. Растение, цветущее во мраке, прозябает и лишается красоты своей; любовь есть цвет души. Я не могу сказать более. Прости!" Он пожал у Царя руку, вышел, сел на осла и поехал в иную землю.

Царь добрый человек стоял в изумлении и не знал, что думать о словах мудрецовых: верить ли им или не верить, как вдруг явилась Царевна, поздравила отца своего с добрым утром и спросила, спокойно ли спал он в прошедшую ночь? "Очень беспокойно, любезная дочь моя! - отвечал Царь добрый человек.- Душу мою тревожили разные неприятные сны, из которых один остался в моей памяти. Мне казалось, что я вместе со многими людьми пришел к дикой пещере, в которой смертные узнавали будущее. Всякий из нас желал о чем-нибудь спросить судьбу; всякий по очереди входил в сумрачный грот, освещенный одною лампадою, и писал на стене вопрос, через минуту на том же месте огненными буквами изображался ответ. Я хотел знать, скоро ли будут у меня милые внучата? и к ужасу моему увидел сии слова: может быть, никогда. Рука моя дрожала, но я написал еще другие вопросы: Разве у дочери моей каменное сердце? разве она никогда любить не будет? Последовал другой ответ: Она уже любит, но не хочет открыть любви своей и крушится втайне. Тут слезы покатились из глаз моих; тронутое мое сердце излилось в нежных жалобах на тебя, прекрасная Царевна! Чем я заслужил такую неискренность, такую недоверенность? Будет ли отец врагом любезной своей дочери? Могу ли противиться сердечному твоему выбору, милая Царевна? Не всегда ли желания твои были мне законом? Не бросался ли я на старости лет моих за тою бабочкою, которую ты хвалила? Не собственною ли рукою поливал я те цветочки, которые тебе нравились?" Тут Царевна заплакала, схватила руку отца своего, поцеловала ее с жаром, сказала: "Батюшка! батюшка!" - взглянула ему в глаза и ушла в свой терем.

"Итак, мудрец сказал мне правду,- размышлял Царь добрый человек,- она не могла скрыть своего внутреннего движения. Жестокая! думал ли я... И для чего таить? Для чего было не сказать, который из царевичей пленил ее сердце? Может быть, он не так богат, не так знатен, как другие; но разве мне надобны богатства и знатность? Разве мало у меня серебра и золота? Разве он не будет славен по жене своей? Надобно все узнать". Он в ту же минуту решился идти к прекрасной Царевне, подошел к дверям ее терема и услышал голос мужчины, который говорил: "Нет, прекрасная Царевна! никогда отец твой не согласится признать меня зятем своим!" Сердце родителя сильно затрепетало. Он растворил дверь... Но какое перо опишет теперь его чувства? Что представилось глазам его? Безобразный придворный карла, с горбом напереди, с горбом назади, обнимал Царевну, которая, проливая слезы, осыпала его страстными поцелуями! Царь окаменел. Прекрасная Царевна бросилась перед ним на колени и сказала ему твердым голосом: "Родитель мой! умертви меня или отдай за любезного, милого, бесценного карлу! Никогда не буду супругою другого. Душа моя живет его душою, сердце мое его сердцем. В жизни и в смерти мы неразлучны". Между тем карла стоял покойно и смотрел на царя с почтением, но без робости. Царь долго был неподвижен и безгласен. Наконец, воскликнув: "Что я вижу? что слышу?", упал на кресла. Царевна обнимала его колени. Он взглянул на нее так, что прекрасная не могла снести сего взора и потупила глаза в землю. "Ты, ты..." - голос его перервался. Он посмотрел на карлу, вскочил, хлопнул дверью и ушел.

"Как, как могла прекрасная Царевна полюбить горбато-то карлу?" - спросит, или не спросит, читатель. Великий Шекспир говорит, что причина любви бывает без причины: хорошо сказано для поэта! но психолог тем не удовольствуется и захочет, чтобы мы показали ему, каким образом родилась сия склонность, по-видимому невероятная. Древние летописи, в изъяснение такого нравственного феномена, говорят следующее.

Придворный карла был человек отменно умный. Видя, что своенравная натура произвела его на свет маленьким уродцем, решился он заменить телесные недостатки душевными красотами, стал учиться с величайшею прилежностию, читал древних и новых авторов и, подобно афинскому ритору Демосфену, ходил на берег моря говорить волнам пышные речи, им сочиняемые. Таким образом скоро приобрел он сие великое, сие драгоценное искусство, которое покоряет сердца людей и самого нечувствительного человека заставляет плакать и смеяться, то дарование и то искусство, которым фракийский Орфей пленял и зверей, и птиц, и леса, и камни, и реки, и ветры - красноречие! Сверх того он имел приятный голос, играл хорошо на арфе и гитаре, пел трогательные песни своего сочинения и мог прекрасным образом оживлять полотно и бумагу, изображая на них или героев древности, или совершенство красоты женской, или кристальные ручейки, осеняемые высокими ивами и призывающие к сладкой дремоте утомленного пастуха с пастушкою. Скоро слух о достоинствах и талантах чудного карлы разнесся по всему городу и всему государству. Все искали его знакомства: и старые, и молодые, и мужчины, и женщины - одним словом, умный карла вошел в превеликую моду. Важная услуга, оказанная им отечеству... Но о сем будет говорено в другом месте.

Когда прекрасной Царевне было еще не более десяти или двенадцати лет от роду, умный карла ходил к ней в терем сказывать сказки о благодетельных феях и злых волшебниках, под именами первых описывал он святые добродетели, которые делают человека счастливым, под именами последних гибельные пороки, которые ядовитым дыханием своим превращают цветущую долину жизни в юдоль мрака и смерти. Царевна часто проливала слезы, слушая горестные похождения любезных принцев и принцесс, но радость сияла на прекрасном лице ее, когда они, преодолев наконец многочисленные искушения рока, в объятиях любви наслаждались всею полнотою земного блаженства. Любя повести красноречивого карлы, неприметно полюбила она и повествователя, и проницательные глаза ее открыли в нем самом те трогательные черты милой чувствительности, которые украшали романтических его героев. Сердце ее сделало, так сказать, нежную привычку к его сердцу, у которого научилось оно чувствовать. Самая наружность карлы стала ей приятна, ибо сия наружность была в глазах ее образом прекрасной души; и скоро показалось царевне, что тот не может быть красавцем, кто ростом выше двадцати пяти вершков и у кого нет напереди и назади горба. Что принадлежит до нашего героя, то он, не имея слепого самолюбия, никак не думал, чтобы Царевна могла им плениться, а потому и сам был почти равнодушен к ее прелестям, ибо любовь не рождается без надежды. Но когда в минуту живейшей симпатии прекрасная сказала ему: "Я люблю тебя!", когда вдруг открылось ему поле такого блаженства, о котором он прежде и мечтать не осмеливался, тогда в душе его мгновенно воспылали глубоко таившиеся искры. В восторге бросился он на колени перед Царевною и воскликнул в сладостном упоении сердца: ты моя! Правда, что он скоро образумился, вспомнил высокий род ее, вспомнил себя и закрыл руками лицо свое, но Царевна поцеловала его и сказала: "Я твоя или ничья!" Девическая робость не позволяла ей открыться родителю в своей страсти.

"Сия любовь прекрасной Царевны хотя и к умному, но безобразному карле,- говорит один из насмешников тогдашнего времени,- приводит на мысль того царя древности, который смертельно влюбился в лягушечьи глаза и, созвав мудрецов своего государства, спросил у них, что всего любезнее? "Цветущая юность",- отвечал один по долгом размышлении; "Красота",- отвечал другой; "Науки",- отвечал третий; "Царская милость",- отвечал четвертый с низким поклоном, и так далее. Царь вздохнул, залился слезами и сказал: "Нет, нет! Всего любезнее - лягушечьи глаза!"

Теперь обратимся к нашей повести. Мы сказали, что Царь добрый человек хлопнул дверью и ушел из царевнина терема, но не сказали куда. Итак, да будет известно читателям, что он ушел в свою горницу, заперся там один, думал, думал и наконец призвал к себе карлу, потом прекрасную Царевну, говорил с ними долго и с жаром, но как и что, о том молчит история.

На другой день было объявлено во всем городе, что Царь добрый человек желает говорить с народом, и народ со всех сторон окружил дворец, так что негде было пасть яблоку. Царь вышел на балкон, и когда восклицания: "Да здравствует наш добрый государь!" умолкли, спросил у своих подданных: "Друзья, любите ли вы Царевну?" Тысячи голосов отвечали: "Мы обожаем прекрасную!"

Царь. Желаете ли, чтобы она избрала себе супруга?

Царь. Но довольны ли вы будете ее выбором?

В сию минуту поднялся на балконе занавес, явилась прекрасная Царевна в снегоцветной одежде, с распущенными волосами, которые, как златистый лен, развевались на плечах ее, взглянула, как солнце, на толпы народные, и миллионы диких людей покорились бы сему взору. Карла стоял подле нее, спокойно и величаво смотрел на волнующийся народ, нежно и страстно на Царевну. Тысячи восклицали: "Да здравствует прекрасная!"

Царь, указывая на карлу, сказал: "Вот он, тот, кого Царевна вечно любить клянется и с кем хочет она соединиться навеки!"

Все изумились, потом начали жужжать, как шмели, и говорили друг другу: "Можно ли, можно ли... То ли нам послышалось? Как этому быть? Она прекрасна, она царская дочь, а он карла, горбат, не царский сын!"

"Я люблю его",- сказала Царевна, и после сих слов карла показался народу почти красавцем.

"Вы удивляетесь,- продолжал Царь добрый человек,- но так судьбе угодно. Я долго думал и наконец даю свое благословение. Впрочем, вам известно, что он имеет достоинства; не забыли вы, может быть, и важной услуги, оказанной им отечеству. Когда варвары под начальством гигантского царя своего, как грозная буря, приближались к нашему государству; когда серп выпал из рук устрашенного поселянина и бледный пастух в ужасе бежал от стада своего, тогда юный карла, один и безоружен, с масличною ветвию явился в стане неприятельском и запел сладостную песнь мира; умиление изобразилось на лицах варварских, царь их бросил меч из руки своей, обнял песнопевца, взял ветвь его и сказал: "Мы друзья!" Потом сей грозный гигант был мирным гостем моим, и тысячи его удалились от страны нашей. "Чем наградить тебя?" - спросил я тогда у юного карлы. "Твоей милостию",- отвечал он с улыбкою. Теперь..."

Торжественная музыка загремела, загремели хоры и гимны, Царь добрый человек сложил руки любовников, и бракосочетание совершилось со всеми пышными обрядами.

Карла жил долго и счастливо с прекрасною своею супругою. Когда Царь добрый человек, после деятельной жизни, скончался блаженною смертию, то есть заснул, как утомленный странник при шуме ручейка на зеленом лугу засыпает, тогда зять его в венце сапфиро-рубинном и с златым скипетром воссел на высоком троне и обещал народу царствовать с правдою. Он исполнил обет свой, и беспристрастная история назвала его одним из лучших владык земных. Дети его были прекрасны, подобно матери, и разумны, подобно родителю.

Николай Карамзин - Прекрасная царевна и счастливый карла , читать текст

См. также Карамзин Николай - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :

Рыцарь нашего времени
ВСТУПЛЕНИЕ С некоторого времени вошли в моду исторические романы. Неуг...

Сиерра-Морена
В цветущей Андалузии - там, где шумят гордые пальмы, где благоухают ми...

Чистая, высокая слава Карамзина принадлежит России…

(А.С. Пушкин)

2016 год -Указом Президента РФ от 23 августа 2010 года № 1052 «О праздновании 250-летия со дня рождения Н.М. Карамзина», объявлен в России Годом Карамзина.

Великому писателю, историографу, переводчику, реформатору русского языка Н.М.Карамзину 12 декабря исполнилось 250 лет со дня рождения.К этой дате в МБУК «ЗЦБ» для учащихся МКОУ «СОШ №1», 6»А» класса состоялась литературная гостиная «Путешествие по сказкам Карамзина».

Н.М. Карамзин внёс большой вклад в развитие русской детской литературы. Виссарион Григорьевич Белинский считал: «В России писать для детей первый начал Карамзин, как и много прекрасного начал он писать первый…»

Он был замечательным детским писателем, который написал и перевёл для юных читателей около 30 произведений. Н. М. Карамзин писал и сказки для детей. Они учат человека жить, вселяют в него оптимизм, веру в торжество добра и справедливости. За фантастикой и вымыслом скрываются реальные человеческие отношения. Отсюда и идет огромное воспитательное значение сказки. Учащимся была предложена презентация о биографии Н.М. Карамзина с элементами беседы. Читатели, познакомились с именем великого классика и, раскручивая колесо истории, повернули время вспять, туда, где будущий «историограф государства Российского», был ещё совсем маленьким мальчиком. Ребята узнали о том, чем Николай Карамзин увлекался, какие книги любил читать, где и как он получил образование.Учащимся рассказали, что Карамзин одним из первых начал использовать букву «Ё», ввёл в русский язык множество новых слов: «впечатление», «влияние», «промышленность», «моральный», «гармония», «катастрофа», влюблённость».

Также школьники вспоминали и называли места Симбирско-Ульяновского края, связанные с бессмертным именем писателя и историка. Беседа вызвала у ребят живой, неподдельный интерес и ряд вопросов о жизни писателя.

Далее библиотекари предложили совершить путешествие в волшебный мир сказок Н. М. Карамзина, узнать о судьбах героев и истории создания сказок. Для детей писателем были написаны три сказки:«Прекрасная царевна и счастливый карла», «Дремучий лес» и богатырская сказка «Илья Муромец»

В прозаической сказке «Дремучий лес» сказочные образы и события убеждают детей не бояться леса, любить природу, наслаждаться ее красотою и ее дарами. В подзаголовке автор указывает, что это «сказка для детей, сочиненная в один день».

Затем прошло знакомство с обсуждением старинной сказки «Прекрасная царевна и счастливый карла», в ходе которого объяснялись устаревшие слова, обращалось внимание на язык произведения, своеобразие описаний и построения сказки.

Ещё ребятам рассказали о славном богатыре из древнего города Мурома – Илье Муромце.

Тем, кто не читал сказок Карамзина «Дремучий лес», «Прекрасная царевна и счастливый карла», «Илья Муромец», узнали для себя много нового и интересного, о том,что эти сказки не издавались отдельными изданиями и не иллюстрировались.

Учащиеся не только отвечали на вопросы, но и сами их задавали, высказывали своё мнение.Ответы ребята давали не только правильные, но и полные, что для библиотекарей стало приятной неожиданностью.

После показа презентации был проведен обзор по книжной выставке «По страницам произведений Н.М. Карамзина». Выставка познакомила читателей с имеющейся в книжном фонде литературой, которая сможет оказать помощь, как в учебном процессе, так и просто в целях самообразования.

Книжно-иллюстративная выставка с мультимедийной презентацией помогли представить жизнь и творчество российского историка и писателя.Казалось бы, два с половиной века, это огромный промежуток времени, поэтому произведения писателя могли отойти на задний план и потерять свою актуальность. Но это не так.

Н.М. Карамзина нельзя рассматривать только, как историка, необходимо изучать его богатое литературное наследие – его стихотворения, журнальные статьи, сказки, повести.Карамзин писал: « Общение с книгами приготовляет к общению с людьми. И то и другое равно необходимо».

В заключение мероприятия ребята получили буклеты, посвященные 250-летию со дня рождения великого писателя, историографа, переводчика, реформатора русского языка Н.М.Карамзина.

Так игра в литературу перерастает в литературу игры.

В Знаменском Карамзин написал и подготовил к печати основные материалы двух томов альманаха «Аглая».

«Аглая» как совершенно новый тип издания в некотором отношении близка к брошюре «Les amusemens de Znamenskoe» - Дух семейной интимности пронизывает альманах. Само название его, как и посвящение второго тома, обращено к Настасье Ивановне; обращение в стихах к Александру Алексеевичу, включение сказки «Дремучий лес», намеки на странствия Карамзина - все придает изданию интимный характер. Но «Аглая» адресована читателю, т. е. к чужому, незнакомому человеку. Интимность здесь превращается в «как бы интимность», имитацию дружески-непосредственного общения. Между писателем и лично неизвестным ему читателем устанавливаются отношения, имитирующие дружескую близость. Создается тип отношения, который в будущем сделается обязательным для альманаха (некоторый оттенок «альбомности») и который в принципе отличен от функционирования книги.

«Альбомность», включение текста не в анонимную аудиторию книги, а в как бы интимный круг близких людей естественно придает авторскому «я» конкретно-биографический характер. Читатель, не колеблясь, отождествляет его с реальным Николаем Михайловичем Карамзиным. Это поддерживается тем, что в ч. 1 включен отрывок из «Писем русского путешественника» (из «английской» части - вся французская была в 1794 году цензурно невозможной), а во 2-й - Письма Мелодора к Филалету и Филалета к Мелодору. Автобиографический характер этих произведений не вызывал у читателя сомнения.

И вдруг это авторское «я» начинает, к удивлению читателя, двоиться. Рассказчик - все тот же путешественник, но рассказ его приобретает лирические и романтические черты, проза начинает напоминать поэзию, а реальное путешествие все более явственно превращается в воображаемое. Автор, каким он создал сам себя в своем воображении, подается читателю как равноправный двойник реального писателя.

Повесть «Остров Борнгольм» предлагает читателю, который уже знаком с «Московским журналом» и первыми публикациями «Писем русского путешественника», верить, что Карамзин действительно, возвращаясь из Англии в Петербург, остановился на датском острове Борнгольм и пережил там таинственные встречи. Позже, когда «Письма» были опубликованы полностью, читатель получал две версии возвращения и мог выбирать любую в качестве «подлинной». Любопытно, кстати, отметить, что, возможно, обе являются плодом литературного вымысла. Г. П. Шторм, рассматривая списки прибывающих в столицу, подававшиеся полицмейстером Н. Рылеевым императрице, обнаружил такую запись: «Из Москвы отставной поручик Карамзин (первоначально описка: Карамзан. - Ю. Л.) и стал в той же части (т. е. во 2-й полицейской части. - Ю. Л.) в доме купца Демута» . На основании этого Г. П. Шторм приходит к выводу, что Карамзин приехал в Петербург 15 июля 1790 года не морем из Лондона через Кронштадт, как это указано в «Письмах», а из Москвы сухим путем. Последнее представляется странным: если уж Карамзин вернулся из-за границы в Москву, ему решительно было незачем спешить в Петербург затем, чтобы обратно направиться в Москву. Такой странный вояж не мог бы остаться незамеченным Плещеевыми, Петровым, Дмитриевым, Державиным, с которыми Карамзин был тесно связан. Между тем ни в каких документах этого круга лиц он не нашел отражения. Можно было бы предположить, что «из Москвы» означает «москвич», если бы в записях этого рода не было обязательным указывать, откуда прибыло то или иное лицо, и делалось это именно такой формулой: из Москвы; из Новагорода, из чужих краев. Может быть, это ошибка, которую надо понимать так, что Карамзин, доехав по морю до какого-то порта (Любека, Кенигсберга или Ревеля?), прибыл в Петербург в карете и по неопытности назвал как место отбытия свой начальный пункт путешествия. Дежурный же унтер-офицер облек ответ в привычную формулу. Мы не можем сейчас решить этот вопрос окончательно, но маршрут прибытия на родину не только в фантастическом «Острове Борнгольм», но и в «документальных» «Письмах русского путешественника» остается под сомнением до обнаружения каких-либо новых материалов.

Н. М. Карамзин

Прекрасная царевна и счастливый карла
Старинная сказка, или Новая карикатура

Русская литературная сказка / Сост. и примеч. Н. А. Листиковой. -- М.: Сов. Россия, 1989. О вы, некрасивые сыны человечества, безобразные творения шутливой натуры! вы, которые ни в чем не можете служить образцом художнику, когда он хочет представить изящность человеческой формы! вы, которые жалуетесь на природу и говорите, что она не дала вам способов нравиться и заградила для вас источник сладчайшего удовольствия в жизни -- источник любви! не отчаивайтесь, друзья мои, и верьте, что вы еще можете быть любезными и любимыми, что услужливые Зефиры ныне или завтра могут принести к вам какую-нибудь прелестную Псишу, которая с восторгом бросится в объятия ваши и скажет, что нет ничего милее вас на свете. Выслушайте следующую повесть. В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Царь добрый человек, отец единой дочери, царевны прекрасной, милой сердцу родителя, любезной всякому чувствительному сердцу, редкой, несравненной. Когда Царь добрый человек, одеянный богатою багряницею, увенчанный венцом сапфиро-рубинным, сидел на высоком троне среди народного множества и, держа в правой руке златой скипетр, судил с правдою своих подданных; когда, воздыхая из глубины сердца, изрекал приговор должного наказания, тогда являлась прекрасная Царевна, смотрела прямо в глаза родителю, подымала белую руку свою, простирала ее к судящему, и пасмурное лицо правосудия вдруг озарялось солнцем милости, виновный, спасенный ею, клялся в душе своей быть с того времени добрым подданным царя доброго. Бедный ли приближался к Царевне? она помогала ему; печальный ли проливал слезы? она утешала его. Все сироты в пространной области Царя доброго человека называли ее матерью, и даже те, которых сама природа угнетала, несчастные, лишенные здравия, облегчались ее целительною рукою, ибо Царевна совершенно знала науку врачевания, тайные силы трав и минералов, рос небесных и ключей подземных. Такова была душа Царевнина. Телесную красоту ее описывали все стихотворцы тогдашних времен, как лучшее произведение искусной природы, а стихотворцы были тогда не такие льстецы, как ныне; не называли они черного белым, карлы великаном и безобразия примером стройности. В древнем книгохранилище удалось мне найти одно из сих описаний; вот верный перевод его: "Не так приятна полная луна, восходящая на небе между бесчисленными звездами, как приятна наша милая Царевна, гуляющая по зеленым лугам с подругами своими; не так прекрасно сияют лучи светлого месяца, посребряя волнистые края седых облаков ночи, как сияют златые власы на плечах ее; ходит она, как гордый лебедь, как любимая дочь неба; лазурь эфирная, на которой блистает звезда любви, звезда вечерняя, есть образ несравненных глаз ее, тонкие брови, как радуги, изгибаются над ними, щеки ее подобны белым лилеям, когда утренняя заря красит их алым цветом своим; когда же отверзаются нежные уста прекрасной Царевны, два ряда чистейших жемчужин прельщают зрение; два холмика, вечным туманом покрытые... Но кто опишет все красоты ее?" Крылатая богиня, называемая Славою, была и в те времена так же словоохотлива, как ныне. Летая по всей подсолнечной, она рассказывала чудеса о прекрасной Царевне и не могла об ней наговориться. Из-за тридевяти земель приезжали царевичи видеть красоту ее, разбивали высокие шатры перед каменным дворцом Царя доброго человека и приходили к нему с поклоном. Он знал причину их посещения и радовался сердечно, желая достойного супруга милой своей дочери. Они видели прекрасную Царевну и воспламенялись любовию. Каждый из них говорил Царю доброму человеку: "Царь добрый человек! Я приехал из-за тридевяти земель, тридесятого царства; отец мой владеет народом бесчисленным, землею прекрасною; высоки терема наши, в них сияет серебро и золото, отливают разноцветные бархаты. Царь! отдай за меня дочь свою!" -- "Ищи любви ее!" -- отвечал он, и все царевичи оставались во дворце его, пили и ели за столом дубовым, за скатертью браною, вместе с Царем и с Царевною. Каждый из них смотрел умильными глазами на прекрасную, и взорами своими говорил весьма ясно: "Царевна! полюби меня!" Надобно знать, что любовники были в старину робки и стыдливы, как красные девушки, и не смели словесно изъясняться с владычицами сердец своих. В наши времена они гораздо смелее, но зато красноречие взоров потеряло ныне почти всю силу. Обожатели прекрасной Царевны употребляли еще другой способ к изъявлению своей страсти, способ, который также вышел у нас из моды. А именно, всякую ночь ходили они под окно Царевнина терема, играли на бандурах и пели тихим голосом жалобные песни, сочиненные стихотворцами их земель; каждый куплет заключался глубокими вздохами, которые и каменное сердце могли бы тронуть и размягчить до слез. Когда пять, шесть, десять, двадцать любовников сходились там в одно время, тогда они бросали жеребий, кому петь прежде, и всякий в свою очередь начинал воспевать сердечную муку; другие же, поджав руки, ходили взад и вперед и посматривали на окно Царевнино, которое, однако ж, ни для кого из них не отворялось. Потом все они возвращались в свои шатры и в глубоком сне забывали любовное горе. Таким образом проходили дни, недели и месяца. Прекрасная Царевна взглядывала на того и на другого, на третьего и на четвертого, но в глазах ее не видно было ничего, кроме холодного равнодушия к женихам ее, царевичам и королевичам. Наконец все они приступили к Царю доброму человеку и требовали единодушно, чтобы прекрасная дочь его объявила торжественно, кто из них нравен сердцу ее. "Довольно пожили мы в каменном дворце твоем,-- говорили они,-- поели хлеба-соли твоей и меду сладкого не одну бочку опорожнили; время, возвратиться нам во свои страны, к отцам, матерям и родным сестрам. Царь добрый человек! мы хотим ведать, кто из нас будет зятем твоим". Царь отвечал им сими словами: "Любезные гости! если бы вы и несколько лет прожили во дворце моем, то, конечно бы, не наскучили хозяину, но не хочу удерживать вас против воли вашей и пойду теперь же к Царевне. Не могу ни в чем принуждать ее; но кого она выберет, тот получит за нею в приданое все царство мое и будет моим сыном и наследником:". Царь пошел в терем к дочери своей. Она сидела за пяльцами и шила золотом, но, увидев родителя, встала и поцеловала руку его. Он сел подле нее и сказал ей словами ласковыми: "Милая, разумная дочь моя, прекрасная Царевна! ты знаешь, что у меня нет детей, кроме тебя, света очей моих; род наш должен царствовать и в будущие веки: пора тебе о женихе думать. Давно живут у нас царевичи и прельщаются красотою твоею, выбери из них супруга, дочь моя, и утешь отца своего!" Царевна долго сидела в молчании, потупив в землю голубые глаза свои; наконец подняла их и устремила на родителя, тут две блестящие слезы скатились с алых щек ее, подобно двум дождевым каплям, свеваемым с розы дуновением зефира. "Любезный родитель мой! -- сказала она нежным голосом.-- Будет мне время горевать замужем. Ах! и птички любят волю, а замужняя женщина не имеет ее. Теперь я живу и радуюсь; нет у меня ни забот, ни печали; думаю только о том, чтобы угождать моему родителю. Не могу ничем опорочить царевичей, но позволь, позволь мне остаться в девическом моем тереме!" Царь добрый человек прослезился. "Я нежный отец, а не тиран твой,-- отвечал он Царевне,-- благоразумные родители могут управлять склонностями детей своих, но не могут ни возбуждать, ни переменять оных; так искусный кормчий управляет кораблем, но не может сказать тишине: превратися в ветер! или восточному ветру: будь западным!" Царь добрый человек обнял дочь свою, вышел к принцам и сказал им с печальным видом и со всевозможною учтивостью, что прекрасная Царевна ни для кого из них не хочет оставить девического своего терема. Все царевичи приуныли, призадумались и повесили свои головы, ибо всякий из них надеялся быть супругом прекрасной Царевны. Один утирался белым платком, другой глядел в землю, третий закрывал глаза рукою, четвертый щипал на себе платье, пятый стоял, прислонясь к печке, й смотрел себе на нос, подобно индийскому брамину, размышляющему о естестве души человеческой, шестой... Но что в сию минуту делал шестой, седьмой и прочие, о том молчат летописи. Наконец, все они вздохнули,-- так сильно, что едва не затряслись каменные стены,-- и томным голосом принесли хозяину благодарность за угощение. В одно мгновение белые шатры перед дворцом исчезли, царевичи сели на коней и с грусти помчались во весь дух, каждый своею дорогою; пыль поднялась столбом и опять легла на свое место. В царском дворце стало все тихо и смирно, и Царь добрый человек принялся за обыкновенное дело свое, которое состояло в том, чтобы править подданными, как отец правит детьми, и распространять благоденствие в подвластной ему стране,-- дело трудное, но святое и приятное! Однако ж у хлебосола редко бывает без гостей, и скоро по отъезде принцев приехал к царю странствующий астролог, гимнософист, маг, халдей, в высокой шапке, на которой изображены были луна и звезды, прожил у него несколько недель, водил за стол прекрасную Царевну, как должно учтивому кавалеру, пил и ел по-философски, то есть за пятерых, и беспрестанно говорил об умеренности и воздержании. Царь обходился с ним ласково, расспрашивал его о происшествиях света, о звездах небесных, о рудах подземных, о птицах воздушных и находил удовольствие в беседе его. К чести сего странствующего рыцаря должно сказать, что он имел многие исторические, физические и философические сведения, и сердце человеческое было для него не совсем тарабарскою грамотою, то есть он знал людей и часто угадывал по глазам самые сокровеннейшие их чувства и мысли. В нынешнее время назвали бы его -- не знаю чем, но в тогдашнее называли мудрецом. Правда, что всякий новый век приносит с собою новое понятие о сем слове. Gen мудрец, собравшись, наконец, ехать от Царя доброго человека, сказал ему сии слова: "В благодарность за твою ласку,-- (и за твой хороший стол, -- мог бы он примолвить),-- открою тебе важную тайну, важную для твоего сердца. Царь добрый человек! Ничто не скрыто от моей мудрости, не сокрыта от нее и душа твоей дочери, прекрасной Царевны. Знай, что она любит и хочет скрывать любовь свою. Растение, цветущее во мраке, прозябает и лишается красоты своей; любовь есть цвет души. Я не могу сказать более. Прости!" Он пожал у Царя руку, вышел, сел на осла и поехал в иную землю. Царь добрый человек стоял в изумлении и не знал, что думать о словах мудрецовых: верить ли им или не верить, как вдруг явилась Царевна, поздравила отца своего с добрым утром и спросила, спокойно ли спал он в прошедшую ночь? "Очень беспокойно, любезная дочь моя! -- отвечал Царь добрый человек.-- Душу мою тревожили разные неприятные сны, из которых один остался в моей памяти. Мне казалось, что я вместе со многими людьми пришел к дикой пещере, в которой смертные узнавали будущее. Всякий из нас желал о чем-нибудь спросить судьбу; всякий по очереди входил в сумрачный грот, освещенный одною лампадою, и писал на стене вопрос, через минуту на том же месте огненными буквами изображался ответ. Я хотел знать, скоро ли будут у меня милые внучата? и к ужасу моему увидел сии слова: может быть, никогда. Рука моя дрожала, но я написал еще другие вопросы: Разве у дочери моей каменное сердце? разве она никогда любить не будет? Последовал другой ответ: Она уже любит, но не хочет открыть любви своей и крушится втайне. Тут слезы покатились из глаз моих; тронутое мое сердце излилось в нежных жалобах на тебя, прекрасная Царевна! Чем я заслужил такую неискренность, такую недоверенность? Будет ли отец врагом любезной своей дочери? Могу ли противиться сердечному твоему выбору, милая Царевна? Не всегда ли желания твои были мне законом? Не бросался ли я на старости лет моих за тою бабочкою, которую ты хвалила? Не собственною ли рукою поливал я те цветочки, которые тебе нравились?" Тут Царевна заплакала, схватила руку отца своего, поцеловала ее с жаром, сказала: "Батюшка! батюшка!" -- взглянула ему в глаза и ушла в свой терем. "Итак, мудрец сказал мне правду,-- размышлял Царь добрый человек, -- она не могла скрыть своего внутреннего движения. Жестокая! думал ли я... И для чего таить? Для чего было не сказать, который из царевичей пленил ее сердце? Может быть, он не так богат, не так знатен, как другие; но разве мне надобны богатства и знатность? Разве мало у меня серебра и золота? Разве он не будет славен по жене своей? Надобно все узнать". Он в ту же минуту решился идти к прекрасной Царевне, подошел к дверям ее терема и услышал голос мужчины, который говорил: "Нет, прекрасная Царевна! никогда отец твой не согласится признать меня зятем своим!" Сердце родителя сильно затрепетало. Он растворил дверь... Но какое перо опишет теперь его чувства? Что представилось глазам его? Безобразный придворный карла, с горбом напереди, с горбом назади, обнимал Царевну, которая, проливая слезы, осыпала его страстными поцелуями! Царь окаменел. Прекрасная Царевна бросилась перед ним на колени и сказала ему твердым голосом: "Родитель мой! умертви меня или отдай за любезного, милого, бесценного карлу! Никогда не буду супругою другого. Душа моя живет его душою, сердце мое его сердцем. В жизни и в смерти мы неразлучны". Между тем карла стоял покойно и смотрел на царя с почтением, но без робости. Царь долго был неподвижен и безгласен. Наконец, воскликнув: "Что я вижу? что слышу?", упал на кресла. Царевна обнимала его колени. Он взглянул на нее так, что прекрасная не могла снести сего взора и потупила глаза в землю. "Ты, ты..." -- голос его перервался. Он посмотрел на карлу, вскочил, хлопнул дверью и ушел. "Как, как могла прекрасная Царевна полюбить горбато-то карлу?" -- спросит, или не спросит, читатель. Великий Шекспир говорит, что причина любви бывает без причины: хорошо сказано для поэта! но психолог тем не удовольствуется и захочет, чтобы мы показали ему, каким образом родилась сия склонность, по-видимому невероятная. Древние летописи, в изъяснение такого нравственного феномена, говорят следующее. Придворный карла был человек отменно умный. Видя, что своенравная натура произвела его на свет маленьким уродцем, решился он заменить телесные недостатки душевными красотами, стал учиться с величайшею прилежностию, читал древних и новых авторов и, подобно афинскому ритору Демосфену, ходил на берег моря говорить волнам пышные речи, им сочиняемые. Таким образом скоро приобрел он сие великое, сие драгоценное искусство, которое покоряет сердца людей и самого нечувствительного человека заставляет плакать и смеяться, то дарование и то искусство, которым фракийский Орфей пленял и зверей, и птиц, и леса, и камни, и реки, и ветры -- красноречие! Сверх того он имел приятный голос, играл хорошо на арфе и гитаре, пел трогательные песни своего сочинения и мог прекрасным образом оживлять полотно и бумагу, изображая на них или героев древности, или совершенство красоты женской, или кристальные ручейки, осеняемые высокими ивами и призывающие к сладкой дремоте утомленного пастуха с пастушкою. Скоро слух о достоинствах и талантах чудного карлы разнесся по всему городу и всему государству. Все искали его знакомства: и старые, и молодые, и мужчины, и женщины -- одним словом, умный карла вошел в превеликую моду. Важная услуга, оказанная им отечеству... Но о сем будет говорено в другом месте. Когда прекрасной Царевне было еще не более десяти или двенадцати лет от роду, умный карла ходил к ней в терем сказывать сказки о благодетельных феях и злых волшебниках, под именами первых описывал он святые добродетели, которые делают человека счастливым, под именами последних гибельные пороки, которые ядовитым дыханием своим превращают цветущую долину жизни в юдоль мрака и смерти. Царевна часто проливала слезы, слушая горестные похождения любезных принцев и принцесс, но радость сияла на прекрасном лице ее, когда они, преодолев наконец многочисленные искушения рока, в объятиях любви наслаждались всею полнотою земного блаженства. Любя повести красноречивого карлы, неприметно полюбила она и повествователя, и проницательные глаза ее открыли в нем самом те трогательные черты милой чувствительности, которые украшали романтических его героев. Сердце ее сделало, так сказать, нежную привычку к его сердцу, у которого научилось оно чувствовать. Самая наружность карлы стала ей приятна, ибо сия наружность была в глазах ее образом прекрасной души; и скоро показалось царевне, что тот не может быть красавцем, кто ростом выше двадцати пяти вершков и у кого нет напереди и назади горба. Что принадлежит до нашего героя, то он, не имея слепого самолюбия, никак не думал, чтобы Царевна могла им плениться, а потому и сам был почти равнодушен к ее прелестям, ибо любовь не рождается без надежды. Но когда в минуту живейшей симпатии прекрасная сказала ему: "Я люблю тебя!", когда вдруг открылось ему поле такого блаженства, о котором он прежде и мечтать не осмеливался, тогда в душе его мгновенно воспылали глубоко таившиеся искры. В восторге бросился он на колени перед Царевною и воскликнул в сладостном упоении сердца: ты моя! Правда, что он скоро образумился, вспомнил высокий род ее, вспомнил себя и закрыл руками лицо свое, но Царевна поцеловала его и сказала: "Я твоя или ничья!" Девическая робость не позволяла ей открыться родителю в своей страсти. "Сия любовь прекрасной Царевны хотя и к умному, но безобразному карле,-- говорит один из насмешников тогдашнего времени,-- приводит на мысль того царя древности, который смертельно влюбился в лягушечьи глаза и, созвав мудрецов своего государства, спросил у них, что всего любезнее? "Цветущая юность", -- отвечал один по долгом размышлении; "Красота", -- отвечал другой; "Науки", -- отвечал третий; "Царская милость", -- отвечал четвертый с низким поклоном, и так далее. Царь вздохнул, залился слезами и сказал: "Нет, нет! Всего любезнее -- лягушечьи глаза!" Теперь обратимся к нашей повести. Мы сказали, что Царь добрый человек хлопнул дверью и ушел из царевнина терема, но не сказали куда. Итак, да будет известно читателям, что он ушел в свою горницу, заперся там один, думал, думал и наконец призвал к себе карлу, потом прекрасную Царевну, говорил с ними долго и с жаром, но как и что, о том молчит история. На другой день было объявлено во всем городе, что Царь добрый человек желает говорить с народом, и народ со всех сторон окружил дворец, так что негде было пасть яблоку. Царь вышел на балкон, и когда восклицания: "Да здравствует наш добрый государь!" умолкли, спросил у своих подданных: "Друзья, любите ли вы Царевну?" Тысячи голосов отвечали: "Мы обожаем прекрасную!" Царь. Желаете ли, чтобы она избрала себе супруга? Тысячи голосов. Ах! Желаем сердечно! Он должен быть твоим наследником, Царь добрый человек! Мы станем любить его, как тебя и дочь твою любим. Царь. Но довольны ли вы будете ее выбором? Тысячи голосов. Кто мил Царевне, тот мил и твоим подданным! В сию минуту поднялся на балконе занавес, явилась прекрасная Царевна в снегоцветной одежде, с распущенными волосами, которые, как златистый лен, развевались на плечах ее, взглянула, как солнце, на толпы народные, и миллионы диких людей покорились бы сему взору. Карла стоял подле нее, спокойно и величаво смотрел на волнующийся народ, нежно и страстно на Царевну. Тысячи восклицали: "Да здравствует прекрасная!" Царь, указывая на карлу, сказал: "Вот он, тот, кого Царевна вечно любить клянется и с кем хочет она соединиться навеки!" Все изумились, потом начали жужжать, как шмели, и говорили друг другу: "Можно ли, можно ли... То ли нам послышалось? Как этому быть? Она прекрасна, она царская дочь, а он карла, горбат, не царский сын!" "Я люблю его", -- сказала Царевна, и после сих слов карла показался народу почти красавцем. "Вы удивляетесь,-- продолжал Царь добрый человек, -- но так судьбе угодно. Я долго думал и наконец даю свое благословение. Впрочем, вам известно, что он имеет достоинства; не забыли вы, может быть, и важной услуги, оказанной им отечеству. Когда варвары под начальством гигантского царя своего, как грозная буря, приближались к нашему государству; когда серп выпал из рук устрашенного поселянина и бледный пастух в ужасе бежал от стада своего, тогда юный карла, один и безоружен, с масличною ветвию явился в стане неприятельском и запел сладостную песнь мира; умиление изобразилось на лицах варварских, царь их бросил меч из руки своей, обнял песнопевца, взял ветвь его и сказал: "Мы друзья!" Потом сей грозный гигант был мирным гостем моим, и тысячи его удалились от страны нашей. "Чем наградить тебя?" -- спросил я тогда у юного карлы. "Твоей милостию", -- отвечал он с улыбкою. Теперь..." Тут весь народ в один голос воскликнул: "Да будет он супругом прекрасной Царевны! да царствует над нами!" Торжественная музыка загремела, загремели хоры и гимны, Царь добрый человек сложил руки любовников, и бракосочетание совершилось со всеми пышными обрядами. Карла жил долго и счастливо с прекрасною своею супругою. Когда Царь добрый человек, после деятельной жизни, скончался блаженною смертию, то есть заснул, как утомленный странник при шуме ручейка на зеленом лугу засыпает, тогда зять его в венце сапфиро-рубинном и с златым скипетром воссел на высоком троне и обещал народу царствовать с правдою. Он исполнил обет свой, и беспристрастная история назвала его одним из лучших владык земных. Дети его были прекрасны, подобно матери, и разумны, подобно родителю.

ПРИМЕЧАНИЯ

Н. М. Карамзин родился в 1766 г. под Бузулуком в семье симбирского среднепоместного дворянина. Учился в частных пансионах Симбирска и Москвы. В 1802 г. Карамзин основал журнал "Вестник Европы"; в 1818 г. был избран членом Российской Академии. Карамзин является крупнейшим представителем русского сентиментализма, повлиявшим на развитие русского литературного языка. Выступая как поэт, прозаик и критик, он сыграл значительную роль в подготовке классического периода русской литературы. В XIX веке вместе с Державиным и Жуковским входил в число национальных классиков -- предшественников Пушкина. Огромную, уже прижизненную, славу Карамзин снискал как крупнейший историк за весь XVIII век и первую половину XIX столетия. В его двенадцатитомной "Истории государства Российского", по меткому выражению Пушкина, "древняя Россия казалась найдена Карамзиным как Америка Колумбом". Сказка "Прекрасная Царевна и счастливый карла" печатается по изд.: Карамзин Н. М. Записки старого московского жителя.-- М., 1986.

Предисловие.

На памятный юбилей писателя и историка Н. М. Карамзина меня пригласили в районную детскую библиотеку с учащимися шестых классов, чтобы обсудить его творчество. Я удивилась: «Почему шестые классы? «Бедную Лизу» изучают в 9-м!» Оказалось, Николай Михайлович писал и сказки! К моему стыду, я этого не знала. Нам предложили прочитать и обсудить сказку «Дремучий лес».

В Интернете я нашла это произведение: «Дремучий лес. Сказка для детей, сочинённая в один день на следующие заданные слова – балкон, лес, шар, хижина, лошадь, луг, малиновый куст, дуб, Оссиан, источник, гроб, музыка». Оказывается, во времена Н.М.Карамзина так играли!

Не читая сказки писателя, я предложила детям домашнее задание: «Написать сказку на заданные слова (мы сократили несколько слов: Оссиан - кельтовский бард, источник, гроб). Когда напишем свои сказки, тогда прочтём и обсудим «Дремучий лес». Дети согласились, но предложили мне тоже за вечер написать сказку на заданные слова. Детские авторские сказки мы подарили позже в районную библиотеку. На Проза.ру я помещаю свою сказку и детские (я им обещала). Сразу признАюсь: сказки детей мы обсудили на литературном занятии, помогли друг другу сюжетом, и мною они слегка отредактированы.

Котенко Татьяна

Зимнее путешествие в дремучий Лес.
Сказка (написанная на заданные слова)

Однажды три друга собрались в лес на лыжную прогулку и назначили встречу под балконом своей одноклассницы. Стояла пышная зима. Лёгкий морозец серебрил деревья, разукрашивал узорами окна в домах, покрывал тонкой блестящей коркой снежные сугробы. Приятели шутливо боролись и, поглядывая на заветный балкон, перебрасывались снежками. Балкон упрямо и долго «молчал», зато один из друзей получил от одноклассницы смс, что она уже давно в лесу, что заждалась их и даже немного заблудилась.

Сообщение обрадовало друзей и одновременно огорчило. «Обрадовало» потому, что можно было стать героем по спасению пропавшего симпатичного человека, а «огорчило» потому, что девушка пренебрегла уговором, а значит, - дружбой.

До леса друзья добрались без приключений, нашли одинокую лыжню, по которой и отправились в глубь дремучего леса, но затем начались странности. Лыжня петляла между деревьями, словно кто-то нарочно запутывал следы. Начало смеркаться. Мороз усиливался, пощипывая нос и щеки и слепляя ресницы. И вдруг они остановились как вкопанные: лыжня пропала. Она обрывалась внезапно, словно лыжница поднялась вверх на воздушном шаре или полетела, как горнолыжники слетают с высокого трамплина.
Посовещавшись, ребята всё-таки пошли вперёд, вслух вспоминая рассказы местных жителей о том, что в дремучем лесу хозяйничают волки, что охотники ставят на них капканы и что были несчастные случаи, когда пропадали люди, попадая в какие-то порталы. Было немного страшно, но никто не хотел признаваться в этом даже самому себе и никто не хотел считать себя трусом.

И вдруг они друг за другом полетели в какую-то пропасть, не заметив в темноте обрыва. Во время «полёта» ребят обуЯл страх, сердце словно остановилось, а потом начало биться, как у кролика, и казалось, что оно вот-вот выскочит. Инстинкт самосохранения, наконец-то, проснулся. В голове мигом всплыли все известные варианты грамотного приземления. Каждый сгруппировался, почему-то зажмурил глаза и всем своим существом приготовился к сильному удару. Но его не последовало, более того, спустя несколько секунд все трое приземлились на ноги, ощутив под собой метровый слой снега. Лыжи были целыми!

И вдруг они увидели три маленьких светящихся шарика, скорее напоминающих клубочки. Они словно телепортировались от каждого из них и объединились в один большой серебристый шар, который завис над ними и осветил окрестность. Перед ними была санная дорога, которая вела их к хижине, еле видневшейся вдали на опушке. У них мелькнула мысль, что свою одноклассницу они найдут именно там, и поэтому без страха отправились по санному пути. Светящийся серебристый шар указывал им дорогу. Возле хижины они увидели красивые сани, устланные ковром, и запряжённую тройку белых лошадей. «Как в сказке!» - подумалось каждому из них.

Они смело переступили порог хижины. Она была пуста, но словно ждала их. В избушке было светло и тепло, ярко горел огонь в печи, на столе стояло три прибора, горячий чугунок с варёным картофелем и кувшин с холодным молоком. Инстинкт голода подсказал, что надо делать. Они ели и обдумывали вслух свои дальнейшие действия. И вдруг осознали, что называют себя старинными именами: Дубыня, Колояр и Мечеслав. Эти имена были написаны на деревянных кружках, из которых они пили.

Вдруг дверь широко отворилась, и в Хижину вошёл старик-великан, весь белый и седой. Белый – от снега и инея, а седой – от возраста. Это был Леший, хозяин леса.
-А-а, вот и спасатели прибыли! – без улыбки сказал он. – ЗдорОво живёте! Не испугались, что попали в волшебный лес сказочного портала?! ВечЕряйте, потом поговорим.

Великан рассказал друзьям, что они находятся в три-девятом царстве. Где это?! Неужто за столько лет ни в школе, ни в семье не объяснили им, где находится это царство-государство?! Люди живут на третьей от Солнца планете, которая называется Земля. А сейчас друзья прибыли на девятую от Солнца планету. Да, планеты – родственники, почти рядом находятся, на одной орбите, только зеркально противоположны.

Хлопцы, вы взяли на себя судьбу трёх богатырей, поэтому и действовать дальше должны храбро и смело. Дубыня - воин, подобный дубу, несокрушимый, побеждает в рукопашном бою. Колояр – витязь, вращающий круг. Круг, колесо - это его оружие. Во время боя он перемещается по сечи, по полю, используя вращательные приёмы. Мечеслав – богатырь, добывающий славу мечом. Вы - Воины, вы - Волки. Вы должны проявить Волю к победе, чтобы спасти свою непутёвую подружку. Почему непутёвую?! Потому что не тем путём идёт красавица по жизни,- устало добавил к сказанному Леший-великан.

Друзья узнали, что Планета Ялмез уже давно вступила в эпоху Волка. Это является космическим процессом и связано с движением Солнечной системы (Ярилы) по Млечному Пути. Основное дело Эпохи Волка - восстановление леса и сада, рощи и бора, парка и тайги. Волки - санитары природы. А их одноклассница прибыла на Планету Ялмез из прошлой эпохи – эпохи Лисы, где самыми преуспевающими людьми, как правило, были лжецы и обманщики, люди без чести и совести, и повела себя аналогично им.

Здесь она получила древнерусское имя Будана, что значит Лентяйка. В моей хижине она взяла ружье и отправилась охотиться на зайцев. В лесном портале она превратилась в лисицу. Её обложила стая волков и погнала в загон. «Спасло» её семейство Змея Горыныча. Держит в плену вашу Будану Змей о трёх головах, которые зовут Лесть, Ложь, Лентяйка. Он забрал её к себе в Вигвам. Вам придётся вызвать на бой именно его. Волки вам помогут,- заверил хозяин Хижины.

Друзья вышли к месту сражения. Это был огромный, занесённый снегом Луг. В центре его стоял столетний Дуб-великан, под кроной которого и был сооружён Вигвам. Строение было окружено колючими малиновыми кустами, на которых кое-где висели замёрзшие ягоды малины да жёлто-коричневые листики. На одном из кустов алел женский шерстяной шарф и вязаная шапочка с бубоном. Два других куста украшали красные тёплые варежки.

Жива ли хозяйка этих вещей?! Каково ей у Змея Горыныча?! Может, ей там хорошо живётся? – думали друзья-приятели, готовясь к сечи.

Леший-великан сдержал слово. На помощь юным богатырям пришли три Волка-защитника. Вместе, всемером, они одолели Змея Горыныча, лишив его всех трёх голов. Помог им в бою и незримый Баян - древнерусский бард. Своей музыкой он то усыплял бдительность Змея, то отвлекал его от боя, то восхвалял за промахи и ошибки.

Когда Змей был повержен, наступило утро. На небе появилось Ярило - Солнце. Его Лучи осветили всю Планету Ялмез. Вместе с Баяном под весёлые гусли запел и зазвенел весь вещий Лес, радужный в солнечных лучах снежный Луг, посеребрённый морозным инеем вековой Дуб. Старик Леший погладил по голове плачущую, но радостную девушку и сказал: «Забирайте свою Благушу! Теперь её так зовут. Наказ вам даю: восстановите Жизнь на Земле, тогда и откроется многогранность сознания Человека».

Леший - великан на своих волшебных санях и белых лошадях с серебристой гривой вывез друзей из сказочного портала на твёрдую землю. Друзья засветло вернулись домой с лыжной прогулки. Урок Хозяина дремучего Леса пошёл впрок Благуше и её друзьям.
Сказка –ложь, да в ней – намёк, тем, кто пОнял всё, – урок!

P.S. Продолжение в разделе "Детские произведения". Сказки